— Вот вам бессмертие! Вот вам жизнь вечная!
Жрецы уперлись в оградку, ухватились за нее руками. Оторвать от меня глаза они не решались.
— Хотели табуны красоток и горы бабла?
Я выстрелил в того жреца, что стоял слева.
— Держи!
Он дернулся, всплеснул руками. Свесившись через ограду, тяжело повалился вниз, в воду.
— Хотели ни в чем себе не отказывать, верно? — спросил я, подходя к последнему оставшемуся Уруту.
Он молчал. Губы его дрожали.
— Так не отказывайте себе ни в чем! — я выстрелил в упор, и ударом ноги опрокинул его тело вниз, через перила.
Тело в змеином балахоне грузно шлепнулось в воду, и понеслось по воле течения вперед, к выходу в озеро.
— Спросите себя! — крикнул я вслед. — Счастливы вы теперь?!
Сколько же жизней они загубили, год за годом подпитывая эту алчную черную тварь?
Ради чего? Как же это нечеловечески низко, нечеловечески подло. Люди ли они вообще? Или безумные звери?
И во имя чего все это? Даже не ради счастья. Ради простых, банальных радостей, бытового комфорта. Ради уверенности в себе, ради хорошей машинки и икорки на завтрак. Ради собственной маленькой радостишки, укрытой в потных ладошках.
Их не заинтересовало предположительное появление Вектора. Серому человеку он не сдался. Коле он нужен был лишь как козырь, в борьбе за город. За возможность занять место главного жреца у алтаря этой бесформенной черной гадины.
Им не нужны были перемены. Ни плохие, ни хорошие. Они просто хотят занять место у кормушки. Вот и все отличие.
Вот почему «минусы».
Никто не будет целовать под хвост черного козла из соображений глубокого идеологического характера, не верю. А вот ради мешков с золотишком, ради гарема наложниц, ради того, чтобы вчерашние обидчики ноги мыли и воду пили — конечно же! С превеликим удовольствием, мессир!
Никто не спалит мир, не погрузит мир в хаос и разорение во имя торжества абстрактного зла. А вот в попытках обеспечить себе гарантированно хорошее будущее — запросто!
Мелко плаваете, господа Уруту, хозяева городка лунатиков.
«Все что ты не загадаешь, мужик», сказала золотая рыбка, «твой сосед получит в двойном объеме». «Тогда выколи мне глаз», ответил мужик.
Чтобы мы чувствовали себя хорошо и задница наша была в тепле, не жалко угробить сотню-другую каких-то чертовых людишек.
Не за власть над миром, за комфортное существование.
Мелко плаваете!
Я подошел к порезанному жрецом парню. Ничего, жить будет.
Я собрался было разорвать наручники, которые приковывали его к трубе, и вдруг почувствовал отголоски его эмоций.
Черт побери, да ведь никто его не похищал. Не вытаскивал из постели ментальным приказом, как тех несчастных обывателей, которых развозил сейчас по домам бывший охранник Уруту. Не накачивал насильно наркотой, вкалывая шприц исподтишка, или засовывая в рот таблетки.
Они ведь все сами пришли сюда — колбаситься на дамбе, по собственной воле. И наркоту он принес с собой, также как и его товарищи по несчастью. А этим уродам в змеиных балахонах оставалось только ходить среди беснующейся толпы и выбирать тех, кому уже совсем отлично. Просто ходить и выбирать из этой толпы.
Как же просто управлять стадом, которое само, без лая овчарки и окриков пастуха, вовремя приходит в загон. И с радостным блеянием ложится под нож.
— Люди вы бестолковые! — я сплюнул. — Повисите тут, подумайте о своем поведении.
Парень повел головой, поглядел на меня сквозь слипшиеся патлы, промычал что-то радостное, пуская слюну. На лице у него читался полный балдеж.
Я пошарил по карманам охранников, зарядил обойму в свой пистолет, проверил обойму во втором, извлеченном из кобуры на поясе убитого.
И пошел к выходу.
Маскировка больше не спасала меня. Теперь никто уже не смог бы принять меня за человека в сером, покровителя и заступника тьмы, высасывающей соки из Краснорецка.
Я вышел на парапет.
Отсюда была прекрасно видна сотканная над городом сеть непроглядной тьмы. Стоило только приглядеться.
Она пульсировала, клубящимися сгустками и гроздьями свисая над домами, вытягивая и вливая в город и живущих в нем людей ручейки расплывающейся черноты.
Я глубоко вдохнул и выдохнул. Широко разведя руки, продолжая сжимать пистолеты, сфокусировал над дамбой роящийся вихрь ярких пылинок.
И, превратив его в яркое пятно света, в Окно, я стал поднимать пенящуюся воду.