Фролов, наконец, дожевал и кивнул:
— Ну значит, я к дорогому господину шефу, а ты сиди тут слезки размазывай, — подытожил он.
— Да пошел ты! — сорвался я. — Иди ты со своим дорогим господином нахрен! Полено ты тупое, терминатор.
Фролов изменился в лице. Медленно встал с кресла, сделал несколько шагов по направлению к двери. А потом, будто бы вспомнив, обернулся и сказал очень вежливо и негромко:
— Лучше, Каштанов, быть тупым поленом. Чем как ты, обугленной головешечкой.
Он подхватил со стола нераспечатанную бутылку, повертел ее в руках, раздумывая. Поставил на стол.
И вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.
Я встал с кушетки, подошел к окну. Прислонился лбом к влажному стеклу. Пыль на стекле превратилась в едва заметные грязноватые разводы.
Дождь прекратился, но небо затягивали тучи, и на улице по-прежнему царил полумрак.
Со стороны гостиничного подъезда послышался отрывистый писк сигнализации, затем хлопнула дверца.
Потом раздался мерный шум двигателя, плеск луж, а затем рокот мотора стал удаляться, пока не стих вовсе.
2. Краснорецк
Я не мог сомкнуть глаз до рассвета.
Хотелось забыться сном, уткнутся мордой в подушку, отключиться и не просыпаться. Но я так и не лег.
Некоторое время я смотрел на оставленную Фроловым бутыль. Потом поднял ее со стола, вышел в ванную и долго, с наслаждением вслушиваясь в утробное булькание, выливал ее в раковину.
Затем сгреб со столика остатки наших ночных посиделок, скинул все в мусорную корзину в углу комнаты, заполонив ее доверху.
Я залез под душ. Пока прохладная струя лупила меня по спине, я жмурился и воспоминал последнюю фразу Фролова. Как он это сказал, хлестко, весомо. Словно давно уже собирался. Но все никак не было случая.
А ведь они действительно мне ничего тогда не сказали.
Генка закричал мне «Беги!» и я побежал, и позади оставался стылый морозный лес, и низкое, нечеловеческое бормотание, сводящее с ума, нарастающее как рокот тайфуна. Холодный зрачок луны над верхушками заиндевевших елей. И ледяной взгляд, обжигающий спину, холоднее снега, в котором я тонул и спотыкался. И я бежал, и впереди были две цепочки следов, мои и Генкины, а потом из-за пригорка, ослепляя фарами, вынесся джип, и Фролов с Максом побежали мне навстречу и мимо, у них из перекошенных ртов валил пар, в руках были пистолеты, а глаза — бешеные. А потом был отчет перед Черномором, и Генкины похороны, и ни Фролов, ни Макс мне ничего не сказали. Ни слова. И не сказала мне ни слова Полина. Просто собрала вещи и уехала к родителям. А в то утро, когда закончился отпуск, я не пошел в контору, а опять пошел в винный отдел магазинчика напротив. И никто мне не стал звонить и спрашивать, где я, что со мной и почему я не явился в офис.
Никто не звонил до того самого дня, когда я узнал, что страх можно почувствовать на ощупь.
Я выключил воду, ежась, встал голыми пятками на холодный кафель. С остервенением растерся махровым полотенцем.
Посмотрел на свое отражение — бледное лицо, тени под глазами, спутанные мокрые волосы, щеки небритые. Страшилище.
Я очень тщательно и долго брился, затем окатил лицо одеколоном.
Вернулся в комнату, оделся. Немного подумав, выудил из выданного шефом пакета ключи от машины. Натянул куртку, замотал вокруг шеи шарф, вышел на улицу.
С первого раза «Бэха» не завелась.
Мне стало смешно. Я захохотал в голос, провел руками по лицу, отдышался.
Минут пятнадцать я сидел, откинувшись на спинку водительского кресла и вертел в руках резную фигурку, подаренную давным-давно Генкой.
Когда он вручил ее мне, он, наверное, верил, что я буду развиваться, пойду вперед. Несмотря ни на что.
Эта фигурка — не только единственное, что осталось от Генки. Это еще и единственное, что осталось от меня прежнего.
Того парня, которому прочил большое будущее Черномор. Того парня, у которого были самые верные и самые лучшие в этом мире друзья. Того парня, который целовался с Полиной под теплым весенним дождем и думал, что все будет отлично.
Вот только тот замечательный парень видимо навсегда остался там, в стылом морозном сумраке. Он погиб там полгода назад, вместе с Генкой.
Я спрятал фигурку в карман.
Решено. Я выбрал направление. На часах было восемь утра. Хлопнув дверцей машины, я упрятал ключи в куртку.
И пошел пешком в сторону города.
В голове слегка гудело, и я не выспался, но для того, чем мне предстояло заниматься ближайшие сутки — такое состояние было в самый раз. Пограничное, нервное, тревожное. Балансирующее между сном и явью.