Холлис взяла Айлет за руку. Простой жест, но Айлет не помнила такого между ними раньше. Даже когда она была семилетним ребенком, только попавшим в Гилланлуок. Холлис не брала ее за руку, не хватала за запястье или длинную косу. Ни разу.
А теперь взяла, как мама нежно брала ребенка за пальцы, и хотя Айлет была выше наставницы на голову, ее дух задрожал от прикосновения. Она хотела растаять в руках Холлис, хотела, чтобы ее обняли и утешили.
Это желание пугало ее. Как она могла после всего, что узнала, желать любви и ласки этой женщины? Как она могла оставаться такой глупой? Она могла так открыть разум и позвать Холлис, сказать ей закрыть, что она хотела, управлять ею, как она хотела.
Она вырвала руку из хватки Холлис и отпрянула на пару шагов. Ее тело дрожало, но она вскинула голову, ноздри раздувались.
— Я знаю, что ты управляла моим разумом, — прорычала она, слова были с шипами.
Холлис не опустила головы. Стыда на ее лице не было, когда она сказала:
— Да.
— Ты закрыла мои воспоминания. О прошлом. О… моей семье.
— Да.
Айлет сжала кулаки. Ногти впились в ладони до крови.
— Зачем?
— Потому что я убила твою мать, Айлет, — Холлис вдохнула и медленно моргнула, но не опустила головы, лицо было спокойным. — Я убила ее и забрала тебя. Я знала, что ты не стала бы мне доверять, если бы помнила, что я сделала.
Тишина гремела в ушах Айлет. Она не слышала ничего, кроме биения своего сердца. Она смотрела на наставницу, но не видела ее.
Вместо этого она видела длинные низкие тени воспоминаний, бегущие по лесу ее разума. Она видела темный овраг, яму и паутину чар. И почти слышала рев зверей от ярости и боли.
— Кем… кем была моя мать, Холлис? — спросила она слабым голосом.
— Ее звали Олеся ди Мовалис, — ответила Холлис. — Принцесса Дулимуриана, единственный ребенок Жуткой Одиль.
Это не удивляло. Увидев то лицо в хранилище, она поняла, что должна быть связь. Но, услышав это прямо, она перестала дышать, лишилась сил. Айлет опустилась на пол, колено оказалось у груди, другая нога вытянулась перед ней. Она думала, что ее стошнит, опустила голову, ждала, пока ей полегчает. Ее длинная коса скользнула по плечу и свисала у щеки.
Шорох движения, Холлис оказалась рядом с ней, опустила ладонь на ее плечо.
— Айлет, прошу. Всего так много, а… времени мало! У меня не было выбора. Твоя мать убила бы меня, и тогда никто не узнал бы, что ты жива. Ты нужна нам, Айлет, и…
— Верни их мне.
Холлис чуть отпрянула. Ее ладонь на плече Айлет дрожала.
Айлет посмотрела ей в глаза. Она процедила:
— Верни мои воспоминания. Сейчас же.
— Не могу, — сказала Холлис. — Не все сразу. Это переполнит тебя. Это может тебя убить.
— Плевать, — ее ладони двигались быстрее мысли. Она поймала Холлис за тунику, с силой Ларанты вскочила на ноги и подняла венатрикс одним движением. Ноги Холлис повисли в воздухе, и она сжимала запястья Айлет, беспомощная в ее хватке. — Отдай их мне! Сейчас! — взревела Айлет.
Холлис стиснула зубы, свет тени вспыхнул в ее глазах. Она отпустила запястья Айлет, сжала ее лицо руками. Магия вспыхнула в голове Айлет и…
* * *
Красный свет в глазах. Паралич в теле.
Волк лежит рядом с ней, умирает. Большой черный волк, его язык торчит, глаза еще сияют жизнью. Чуть поодаль лежат другие тела, серые волки, в крови, мертвые.
Ее братья. Ее сестры.
Она тянется к черному волку. Вот бы достать. Ее руки немеют. Яд сковывает ее в теле. Ее душа кричит: «Мама! Мама!».
Фигура перешагивает тело, озаренная светом огня. Фигура с капюшоном на голове и скорпионой на руке. Она становится над волком, ноги по бокам от могучего павшего тела. Она поднимает скорпиону. Стреляет…
«Нет!» — кричит она, но только в голове. Она не может двигаться или говорить. Она не может ничего делать.
— Тише, дитя, — фигура опускается рядом с ней, и это был голос Холлис. — Тише, я уберу боль….
Ладони сжимают ее лицо. Она пытается укусить, зарычать, завыть от гнева. Она пытается звать стаю, звать семью. Но паралич силен, и она не может сопротивляться. Она не может остановить яркую тень в ее разуме…
* * *
Айлет рухнула на спину. Ее веки трепетали, низкий потолок кружился перед глазами. Ларанта двигалась в ее голове, скуля:
«Госпожа! Госпожа!», — но ее голос казался далеким. Айлет едва слышала его из-за криков умирающей матери… сестер… братьев…
Другие воспоминания подступили ближе. Она ощущала, как они давили на нее, пытались сломать разум все вместе, и она в ужасе пятилась от них. Но одно воспоминание осталось ясным, хоть и непонятным, ведь было детским с детским пониманием.