- Тебе бы по плечо откусила, - ответила я.
Мой проводник только головой покачал.
- Вот и подумай, сама ты из Растопши ушла, или, выгнали за длинный язык.
- Сама ушла, - буркнула я, разглядывая ближний дом. На двери его вместо узоров был набит красный щит с белой поперечной полосой и головой змея. - А это что у вас? Никак здесь рыцарь живет?
Арьяр мельком взглянул в сторону моей вытянутой руки и кивнул.
- Сван здесь живет. Когда-то в дружине короля Ельнийского воевал, да теперь состарился и на родину подался.
Я хлопнула глазами, и рот от удивления открыла.
- И что же? Настоящий рыцарь? И знак имеет?
- И знак, и щит, и благословение, и право жить в землях ельнийских.
- И сюда вернулся? Обратно в Беларду? - не сдержала вопрос я и от удивления едва не кричала.
Да разве ж слыхано такое, чтоб из далекой Ельнии в Беларду возвращались? Из края, где земля густыми лесами покрыта, а синие воды, что сушу на части рвут, зимой льдом покрываются, из войска знаменитого и обратно к нам? Да и куда - в глушь лесную, в Подлесье. Ох, видать, умом этот Сван не блещет, раз решил податься в эти места.
Издавна же все знают, что король ельнийский всем своим воинам клочок земли и жалование богатое дает. Сказывали в Растопше, что в походах его дальних озолотиться можно и что славой великой себя покрыть. Вон сын соседа нашего два года как в Ельнию подался. Взял его оруженосцем человек благородный и со времен воином сделать обещал. Эх, повезло парню, заметил его проезжий гость.
Вот я не я буду, если доведется мне в Ельнию попасть и назад вернуться. Уж что-что, а в Беларду назад не вернусь.
- Тише ты! - шикнул Арьяр. - Разоралась тут. Еще чего доброго Сван услышит, а он шибко не любит прошлое вспоминать.
Я только плечами пожала и снова осматриваться начала.
Люди, встречавшиеся нам на пути, любопытно, но без злобы смотрели на меня. Видом ничуть от наших, растопшинских, не отличались. Разве что повыше немного, да и то почти незаметно.
- Не отставай, Вёльма, - поторопил меня, засмотревшуюся, Арьяр. - Успеешь еще налюбоваться.
Легко ему говорить! А я, может, всю жизнь только село родное и видела. И ничего больше.
Мир он, вон какой большой, оказывается! Такой, что встать на вершину холма, раскинуть руки, закричать и голос твой далеко-далеко унесется и конца и края его пути не будет. И ведь, сколько не смотри, все равно не увидишь места, где земля обрывается. А я же только-только глаза от земли отрывать начала, только-только раскрыла их да протерла после сна многолетнего.
- И куда мы идем? - спросила я, когда изрядную часть Подлесья миновали.
Впереди уж площадь с колоколом тревожным виднеется, а мы все идем и идем.
- В мой дом, - ответил охотник. - Отдохнешь денек, а после обратно в путь отправишься.
Я с недоверием покосилась на него.
- И чего это ты добрый такой? Чужого человека в дом готов запросто ввести.
- Не дело тебя бросать.
Хотела я еще что-то ответить, да тут ветерок подул и от ближайшего дома теплым хлебным духом повеяло. Где-то внутри загрохотал пустой живот, и невольно вспомнилось, что еду в последний раз еще в отцовском доме видела. Может, оно и неправильно к чужому в дом идти, опасно, но мне бы поесть и поспать. А там уж и снова в путь можно. Раз уж ушла в странствия, перебирать нечего.
Дом Арьяра стоял в стороне. В самом конце улицы-луча, у стены крепостной. Небольшой, но ладный, сложенный из потемневших от времени бревен.
Охотник открыл дверь и впустил меня первую, мол, девица все ж таки. Оказавшись внутри, я сразу ощутила теплый аромат свежего хлеба и жареной картошки. От запахов желудок окончательно скрутился в тугой узел, причиняя боль.
- Арьяр, вернулся?
Из-за печи появилась высокая статная женщина с убранными назад косами, в которых виднелись посеребренные пряди. Лицо ее, еще не старое, но уже подернутое сеткой морщин, что выступают не столько от прожитых лет, сколько от пережитого горя.
Увидев меня, она остановилась и удивленно выгнула приподнятые точь-в-точь как у Арьяра брови.
- Кто это с тобой? - голос прозвучал строго и чуть недовольно.
- Это гостья наша, Вёльма. Она из Растопши в Трайту идет.
Женщина внимательно осмотрела меня с ног до головы, после будто бы что-то сказала себе под нос и согласно прикрыла глаза.
- Это Заряна, моя мать.
Я тут же поспешила склониться перед хозяйкой дома. Коса свалилась со спины и ударила меня по щеке.
- Прошу простить меня, матушка, - проговорила я, откидывая ее назад. - Если позволите, останусь в вашем доме, а не позволите, сразу уйду.
Заряна жестко усмехнулась и кивнула в сторону Арьяра:
- Он здесь хозяин, у него и проси.
После развернулась и ушла в другую комнату.
Я растерянно посмотрела на Арьяра. Тот только бросил мой мешок на скамью у стены и проговорил:
- Входи.
***
Говорят, тяжело спится в чужом доме да на чужой перине. Врут люди. Если в пути пешем долгие часы провел, уснешь, хоть и на твердой скамье.
Заряна, по всему видно, гостей принимать не хотела. Арьяру, как старшему в доме, подчинилась, но со мной едва ли словом обмолвилась. Разве что за стол пригласила, да в бане объяснила, где что лежит. Глаза ее о недовольстве говорили, мол, чего пришла, в дом чужой и не стыдно ли тебе, лисица рыжая, под моим кровом есть и пить.
А мне и не стыдно было. Я еще хозяйку за еду поблагодарила и попыталась помочь стол накрыть. Заряна посмотрела на меня, как на зверя лютого, и отрицательно головой качнула. Арьяр тоже ничего не сказал, только глазами одними показал, что, мол, сядь, не дергайся.
Вечером, когда я выкупалась, высушила волосы, снова в косу сплела и переоделась в чистое, вышла во двор. Арьяр сидел на скамье и чистил оружие. Увидев меня, поднял глаза и улыбнулся.
Разговорились мы, и узнала я, что Заряна прошлой весной мужа, отца Арьяра, схоронила. С тех пор стала нелюдимой и неразговорчивой. Сын ее, получив место главы дома, все заботы на себя взял. Заряна, хоть и не соглашалась с ним, но и не перечила открыто. Сил на споры у нее не было. Есть еще младший, Милан, мальчишка лет десяти. Того дома не застанешь - все где-то с дружками бегает. Я его лишь вечером и увидела. Рослый, жилистый, руки все в царапинах, а глаза молодые да хитрые. Ох, и вырастет же Заряне забота.
Ночь на Подлесье легла темным покрывалом, рассыпав на небе звезды-зерна. Помню, слышала я еще девчонкой сказание деда Талимира о небесной птахе. Говорил он, что летает она высоко, до самого солнышко. Крылья ее из легкого невесомого пера и сгорают, светила коснувшись. Потому спит птаха весь день, а как солнце садится, на крыло поднимается. Облетает за ночь весь мир и склевывает волшебные зерна-звезды. До рассвета все до единого съедает и снова отправляется отдыхать. Еще птаха дождя боится, чтобы не промокли крылья ее воздушные, потому в плохую погоду сидит в своем гнезде и клюва наружу не кажет.
Много лет прошло с тех пор. Деда Талимира уже и в живых нет, а сказ его все еще помню.
Спала я в свободной комнате. Мне, как гостье, место почетное отвели. Сон навалился на меня тяжелым неснимаемым панцирем, и не пробудилась я, пока птаха все звезды не склевала, оставляя место солнышку.
Увидев утро за окном, я оделась быстренько и выскочила во двор. Прохладная роса обожгла ноги и заставила идти быстрее.
Хозяева дома уже проснулись и занимались своими делами. Заряна хлопотала у печи, Арьяр во дворе возился, а Милан помогал ему с таким кислым видом, будто щавля наелся.
Я тихо прошла вперед, стараясь держаться у бревенчатой стены, чтобы остаться незамеченной. Притаилась у поленницы и стала наблюдать за Арьяром и его братом.
Старший, одетый в старую посеревшую рубаху, поправлял покосившийся за домом забор. Милан, выполнял работу подручного - то колья поддерживал, то инструмент подавал.