— Вот оно что? Матери боишься?
— Да не боюсь! — я сразу вспыхнула и даже на носочках приподнялась, чтоб правоту свою доказать. А как же? Обвинить человека в страхе легко, а вот отмыться от этого обвинения — нет.
Заряну я боюсь. Не боюсь я ее. Ни капельки. Просто неуютно мне с ней — будто холодом веет и не усидишь в комнате, не укрывшись одеялом.
Арьяр усмехнулся, отчего в его глазах будто бы подтаяли светло-голубые льдинки. Те самые, что в первую встречу так испугали меня.
— Мать чужаков не любит. А после смерти отца и вовсе нелюдимой стала. Обожди пару дней — она привыкнет к тебе.
— Привыкнет? — вот я бы к чужаку привыкать не стала. Зачем — уйдет ведь и с концами.
Арьяр потянул меня за локоть.
— Идём домой, Вёльма. Поздно уже.
С тоской взглянув на потемневшее небо, я вздохнула и поплелась за ним.
Хворать — худое дело.
Это вчера я думала, что стану прыгать резвой козочкой после снадобья Ясны. Решила, что, мол, пошептала мне знахарка и все как рукой снимет. Ан нет. Лежу теперь, боюсь двинуться и глаза открыть. А все потому, что свет солнечный больно бьет, а движение любое и вовсе пыткой кажется.
И как же меня только угораздило так приложиться? Ох, дура я, дура! Сказано же!
Что со мной приключилось — сама не ведаю. Слышала только, сказывали, что есть такая хворь, будто от ударов и падений в голове что-то сотрясается и после долгонько человек в себя приходит. Видать, это самое со мной и случилось.
Заряна, кажется, гнев на милость сменила. Или, то мой мир перед глазами перевернулся? Вроде не зыркает больше злобно да ругается на меня. Даже жалеет, кажется.
Ох, дай мне сил, Ларьян-батюшка, обереги и сохрани.
Как и предсказывала Ясна, на третий день полегчало. Боль ушла, свет больше страданий не причинял, а к отвару травяному я привыкла уже.
После Заряна ко мне Милана прислала. Узнать, как гостья себя чувствует. Мальчишка что надо было узнал и ушел. Сказал, что Арьяр с охотниками еще не вернулся.
Хотела я выйти, да Заряна не пустила.
— Лежи лучше, — грозно шикнула на меня и ушла, оставив новую кружку с отваром.
Так и провалялась я целых пять дней с тоской думая, что могла бы уж до Трайты добраться да местные чудеса увидеть. Если верить скоморохам проезжим, там было чего посмотреть.
Рассказывал один гусляр, что стоит в столице белокаменный дворец, где князь сидит и оттуда всей Белардой заправляет. Еще говорил, что есть там Дом Предсказаний, где прорицатели заседают да будущее князю предсказывают. И что дома в Трайте не то, что наши избы, а целые скопища их — будто одну на другую ставят и то мало. И стены там каменные, и ров вокруг города вырыт, а на главной площади диковинное чудо стоит — как назвать не знаю, но будто вода из него льется, а само на живого змея похоже.
От мыслей захотелось схватить свой заплечный мешок и скорее бежать прочь — в сторону пыльной, твердо укатанной колесами телег, дороге — и не останавливаться до самой Трайты. Разве что голову вверх поднять и орла — спутника своего увидеть.
Да вот только выйти мне нельзя, шагу ступить в чужом доме боюсь лишний раз. Скорей бы уж Арьяр вернулся и отпустил меня на все четыре стороны.
В общем, на шестой день, когда я уже набралась сил и чувствовала себя преотлично, удалось наконец-то преодолеть все запреты Заряны и выйти из ненавистной комнаты. Да и не только из комнаты, а из дома.
На все слова о том, что «негоже девке по селу в мужском одеянии ходить» и что «нечего богов и людей гневить», я только отмахнулась. Какой мне прок красавицей рядиться, если уйду скоро? Не замуж же выходить собралась, а просто к знахарке сходить.
Заряна отмахнулась, мол, делай, как знаешь. Я же, счастливая и довольная вышла за калитку и чуть ли не вскрикнула от радости, понимая, что теперь могу идти куда хочу. А уж в селе ведунов оказаться и вовсе удача большая.
Вышла я на улицу, вдохнула полной грудью утренний свежий воздух, откинула косу за плечо и бодро вперед зашагала. Ясна говорила, что ее дома любой указать может.
Вот к «любому» я подойти и решилась, завидев у поворота с улицы двух мужиков. Один — пожилой, старик совсем, в потертой одежде, с окладистой бородой. А второй помоложе — первому хоть во внуки годится и чисто выбритый, стоял важно, подбоченясь, и то и дело посмеивался чему-то.
Видно правду говорят о том, что ведуны — народ чуткий да наблюдательный. Я еще и подойти к ним не успела, а они уж и заметили меня, по очереди обернулись, да перекинулись какими-то словами.
Ох, Вёльма, чую, влезешь ты снова в историю, или, на грубость нарвешься. Пока по улице шла еще — косые взгляды на себе примечала, а теперь уж вовсе натерплюсь.