Я потянула носом. Желудок радостно заурчал, предвкушая скорую трапезу.
— Там, на улице, — махнула рукой в сторону окна. — Деда Ждана и Ладимира встретила.
Ясна вдруг подняла голову и внимательно на меня посмотрела. Да так, что прям холодок по спине пробежался.
— Значит, видел тебя Ладимир, — протянула она, опускаясь на лавку. — Не сказал ничего?
Я чуть помедлила, раздумывая, стоит ли ей говорить, а после взяла да и выпалила как на духу:
— В глаза ни слова, а как уходила, так сказал деду Ждану, что силу чует.
— Его правда. Ладимир хоть и молод, а многое может. Сам-то в силу еще с детских лет вошел.
Я вопрошающе посмотрела на знахарку, а та продолжила:
— За много лет наш род разными кровями разбавили, оттого и нет сейчас настоящих ведунов. А Ладимир из чистокровных будет. В нем истинная сила живет. Та, которую молодые боги на эти земли принесли.
— А ты сама какой крови? — вдруг спросила я.
Знахарка ничуть не обиделась.
— А во мне много намешано. Дед мой ельнийцем был, а бабка ведуньей наполовину. Та сила, что во мне есть, разве что для заговоров и снадобий годится. Дело это хитрое и тонкое, но много волшбы не требует. Правда вот, жрицей, или настоящей колдуньей мне ни за что не стать — не сдюжу.
— В Растопше говорили, что среди прабабок моих жрица ушедшей богини была.
Ясна только улыбнулась, услышав это.
— Видать, сильной была она, раз до сих пор в тебе дар виден.
— Какой еще дар?
— Особый дар, редкий.
Ясна загадочно улыбнулась и придвинула ко мне деревянную миску.
— Давай поедим, а после я тебе расскажу.
Я согласно кивнула, понимая, что если уж ждала восемнадцать лет, чтоб о даре узнать, еще несколько минут и подавно выдержу.
— Ясна, а скажи, что за человек дед Ждан?
Знахарка удивленно выгнула бровь.
— А что он сказал тебе?
— Про дорогу какую-то говорил. И слова такие, будто из песни.
Ясна покачала головой.
— Из вещунов дед Ждан. Пророчить не берется, но как скажет, так оно и будет. Его потому и боятся, что не скрывает ничего. Разве что Ладимир с ним на короткой ноге.
— Еще бы! — ухмыльнулась я. — Что ему, ведуну сделается? Сам небось кого хочешь заколдует.
— Ладимир может.
Вот в чем-чем, а в этом ничуть не сомневаюсь. Ладимир этот сразу мне не по нраву пришелся. Колючий какой-то, злой. Будто с двумя изнанками человек. Смотришь — просто и ясно все, а чуть глубже копнешь, чуть внимательнее в глаза вглядишься и видишь там пучину глубокую, где неизвестно что сокрыто. Подумаешь и решишь, что видать не стоит туда лезть, а то поглотит тебя тьма и не отпустит обратно.
Кота Ясна назвала Увальнем. Да и сразу понятно, за что. Лежал он на печи целыми днями, дремал. Просыпался только к обеду, а после назад возвращался. Говорила знахарка, что лень его только к весне и проходит да и то ненадолго. Побегает Увалень с неделю за кошками и назад на печь просится.
А так — животина ласковая и безвредная. Подошел ко мне, носом холодным в ладонь ткнулся, замурлыкал ласково да и есть попросил. Я улыбнулась и угостила кота томленой картошкой со шкварками. Он довольно муркнул и посмотрел на меня с такой любовью, будто новой хозяйкой признал.
— Ишь как к тебе ластится, — заметила нас Ясна. — К чужим-то обычно и не идет. Как кто в дом заходит, так сразу на печь и прятаться.
Я почесала кота за ухом, на что он довольно сощурился и громко замурлыкал.
— Так и не к кому? Смотри, какой он ласковый у тебя.
Знахарка отрицательно качнула головой.
— Это к тебе любая животина подойдет и ластиться будет, а к другим мой Увалень разве что, сладкого корня объевшись, полезет.
Издавна известно, что коты большие любители особой лекарственной травы — сладкого корня. Тот имеет приторный терпкий вкус и густой запах. Любому коту такое лакомство за честь можно считать. Чем их эта трава прельщает — понять не могу.
— Так уж и любая? Вон меня соседский пес страшно не любил, — вспомнила я, подхватывая кота на руки.
— Любая-любая, — ответила Ясна. — Говорю же, что сила в тебе особая, Вёльма. Зверье тебя понимает. Сама вспомни, может, уже случалось в лесу к волком или медведем столкнуться.
— Ну, случалось, — в памяти тут же живо встал случай из детства.
— Вот. Не просто так зверь тебя не трогает.
— А почему же, раз не просто? Какая такая сила его передумать заставляет?