Хоть и родные, а не нужна я им была. На отца лицом не похожа, люди на меня все пальцем тыкали, а родные сестры помехой называли. Нет, верно, что ушла. Им легче станет, а мне… Не была я хорошей, такой, как другие, знать ввек не стану.
— Чего это ты, Вёльма?
— Ничего, — сказала, стирая слезу со щеки грубым рукавом куртки. — От ветра глаза болят.
Ладимир все понял. От него ведь не скроешься. Но виду не подал.
Указал куда-то в сторону от дороги, где темное пятнышко деревьев виднелось.
— Там заночуем.
— Там, так там.
Чудеса в решете — дыр много, а выскочить некуда (славянская пословица).
Остановились мы, в том самом месте, которое Ладимир указал. Не ошибся ведун — славно тут. И неприметно, и тихо, и от дороги далеко, да и колодец есть. Видать люди издавна тут стоянки устраивали и соорудили, чтоб путникам легче было.
Поснимали мы с наших лошадок сумки, расседлали их, стреножили и на травку, пастись, отпустили. Благо тут вся земля ею покрыта, мягкой да шелковистой.
Ладимир обошел нашу стоянку, что-то про себя бормоча. Потом вдруг на колено опустился, ножом по земле черту провел и с силой его воткнул.
— Чего это ты делаешь? — спросила я, издали за ним наблюдая.
— Это чтоб лихие люди к нам не приблизились.
— А-а-а… — только и протянула я. Кто ж их, колдунов-то, разберет?
Опустившись на колени перед сложенной кучкой хвороста, наскоро собранного мной же, я отчаянно ударяла кресалом о кремень. Искры вспыхивали и мгновенно гасли, будто издеваясь надо мной.
Ладимир недолго наблюдал за моими мучениями, даже не стараясь помочь. А чего ему-то? Вон как ехидно посмеивается. Думает, нашел себе развлечение.
Наконец, я бросила на траву и кресало, и кремень. Отлепила, налипшие на лоб, пряди волос, и поднялась.
— Вот что, — сказала. — Ты бы сам сел, да огонь развел. Мужицкое это дело!
— Да я бы и развел, — осклабился колдун. — Да только ты так старалась, так пыхтела. Я уже и мешать не хотел. Чего доброго и меня бы с трутом спутала.
— Ух, ты, злыдень! — крикнула я. — Вот сам теперь и разводи огонь.
Отошла поодаль, на одеяло свое села да руки на груди важно сложила. Ничего, пусть сам попробует. А то привык баб стравливать, да над ними же насмехаться. Злыдень! Слава богам, чародеи не женятся — одной несчастной девкой меньше будет. Попадется ж ведь кому такое несчастье — век все на свете проклинать будет. И чего в нем, бесстыжем, Чернава только нашла. Вон какие глазища наглые, так и норовит посмеяться над добрым человеком.
Ладимир тем временем, ничуть моего гнева не замечая, опустился возле костра, что я так и не подожгла. Посмотрел на него внимательно. Будто заговорить с хворостом решил! А после рукой над трутом — сухой листвой, что я поджечь собиралась — провел.
— Как же… — я даже вскочила на ноги, чтоб лучше рассмотреть — трут мигом гореть занялся. Огонь живо поглотил его и перекинулся на хворост. — Да как же ты сделал такое?
Ладимир взглянул на меня будто бы сверху вниз (хоть это я над ним и стояла) и проговорил:
— А ты ж в дар мой не верила — вот смотри.
Видать впрямь он колдун. А я то думала — так, прикидывается, вид важный делает. И ведь понял же, что не верила. Ой и Ладимир! Остер на язык, а как силен! Это ж надо — пламя живое вызвать. Никак сам Ларьян его дланью своей коснулся и даром наградил.
В прошлый раз-то он лишь угасающий огонь поднял, а сейчас — из ничего произвел. Не было огня и вот он! Чудеса!
— Ну чего ж перепугалась, лисица?
Я только головой мотнула.
— И не испугалась я. Не каждый ведь день перед глазами моими огонь вызывают. И мог бы сразу сказать, а то заставил мучиться!
Косу назад отбросила, отвернулась. Пусть знает, что не боюсь его.
— Тебе скажи! Я уж думал, кремень расколется.
— Да ну тебя, — сказала и стала котомку с едой, что Заряна в дорогу дала, разбираться. Чего с ним спорить зазря? Одно не переговорю.
Пока я на ужин собиралась, а Ладимир все в пламя свое колдовское смотрел. Вдруг, откуда не возьмись, я скрип телеги услышала. Да так ясно, что мороз по коже прошелся. Откуда здесь телега — вон уж темно кругом. А после голоса — мужские да женские.
— Ладимир…
— Тихо ты, — отмахнулся он. — Путники это. Точь-в-точь как мы с тобой.
— А, если… — не успела я договорить.
— «А, если», Вёльма, то не заметят нас.
Не зря же он нож тот в землю воткнул.