В углу, на скамье, лежало аккуратно сложенное льняное платье. Вчера Велимир приказал Хельге найти что-нибудь для меня и объяснил, будто не пристало девке в штанах мужских в Дом Предсказаний идти. Ему-то, чародею Совета, наверное, видней.
Уж и не припомню, когда в последний раз платье надевала. Отец с матерью не шибко на меня тратились, как в перестарки затесалась. Мол, все равно никто замуж не возьмет — зачем же попусту монеты переводить? Вот и носила я то, что от отца и старших братьев осталось. Другого и не надо было — по лесам бегать да по хозяйству хлопотать. Если и бывали у нас гости, так им сестер моих, красавиц, все показывали, а меня за печью и на дворе прятали — чтоб не опозорила.
Ткань мягко легла в руки — послушная, чуть прохладная, с запахом какой-то травы. Рукава, ворот и подол чистые — ни наших, ни иноземных знаков не вышито.
Приложив платье к себе, я вздохнула.
Будто и не было Вёльмы из Растопши, не рождалась она никогда, не жила, не радовалась и не плакала. Не вышила ей мать обережных знаков на платье, да и самой вышить не дала. Будто стерли боги всю мою жизнь прежнюю и дали чистый льняной холст, мол, расшей, как тебе хочется и что выберешь, то и будет.
Не я этот обычай ввела, не мне его и отменять. Повелось так, что по узорам на одежде в Беларде испокон веков положение и жизнь женщины читали. Для каждого случая свои знаки вышивали — девка ли, замужняя ли, есть ли дети, какого рода и каких кровей, каким богам поклоняется.
А у меня теперь нету ничего — ни рода, ни семьи, ни оберегов, ни прошлого. Одна только вера осталась, её не отнимешь.
Хельга почти угадала — платье разве что совсем немного больше было. Пояском подвязала и ничего. Косу сегодня туже обычно заплела, чтоб не растрепалась. Взглянуть бы на себя — жаль, чаши с водой нет.
Говорят, в Трайте обычай завели в стекла особые — зеркала смотреться. Будто видишь в них себя как живую. Только служители богов не слишком любят такие вещи. Говорят, опасны они для души человеческой.
«Тысяча огней будто тысяча звезд на небе. Тысячи глаза будто тысячи листьев на деревьях. Тысячи голосов будто пение птиц по утру. Тысячи путей в разные стороны ведут…» — так говорили сказители о Трайте.
Ох, зря столько сказок наслушалась! Может, не зря мать меня ругала, что к каждому певуну и сказочнику бегаю, да монеты кидаю. Наврали ведь с три короба.
Сами-то они хоть раз в Трайте бывали? Нету тут никаких дорожек, золотыми плитками мощеных. Грязь кругом, канавы с нечистотами, что со всего города в ров стекается. Улочки узкие, то тут то там нищие с протянутыми руками сидят. Благо, что верхом поехали, а то бы уделала я свой новенький наряд.
— Что, Вёльма, не таким тебе стольный город казался? — перехватил мой растерянный взгляд Ладимир.
— Не таким, — ответила, разглядывая обшарпанные стены каменных домов. Не только вода, выходит, точит их, еще время.
— Ты не пугайся, — утешил колдун. — Это мы пока по окраине едем. Чудеса дальше начнутся.
— А есть они, чудеса эти? — фыркнула я.
— Кто верит, для того и есть.
— Сам-то веришь?
Он на миг будто призадумался, свел брови и тут же расправил.
— Верю да не во все. Верю, к примеру, что лисица дикая может в городе прижиться.
Я не ответила. Станется с него как же!
— Осьмуша, ты чего так побелел?
Парень пожал плечами.
— Боязно мне, Вёльма.
— Вот те раз! Опять ему боязно. Сколько можно-то трястись?
— А коли чародеи убьют меня?
Послышался смешок Велимир.
— Да кому ж ты нужен, убивать тебя, — махнула рукой я.
Ехать в седле в платье оказалось очень неудобно. И как только знатные ельнийские девки в своих боковых седлах ездят? Не понимаю. Меня в такое усадить не смогли, теперь вот в обычном трясусь.
Велимир ехал первым, держа в руке витой, расписанный рунами, цвета темного дерева посох. На вершине его красовался темно-синий самоцвет. Зачем он — не ведаю. Только Ладимир шепнул, будто у всех чародеев посохи разные — каждому по силе.
Сам он ни дать ни взять чародей — весь в черном, глаза так колдовским огнем и сверкают, только посоха и недостает. Ну да ему с тем заботы не будет, от него силой так и веет. А вот я… ладно, будет тебе переживать, Вёльма.
Дорога тем временем вывела нас из тесных переулков на широкую шумную улицу. Ох и людей же здесь тьма-тьмущая! У нас в Растопше и на ярмарку столько не собиралось. Все снуют туда-сюда, бегают, спешат. Всадники на лошадях то и дело проносятся. А на первых этажах домов то лавки, то мастерские.