- Богдан, куда идти-то не знаю. Растерялась, сердце вот, зашлось, - села она на пригорок. Впервые видел, чтобы плакала она - всегда строгая, решительная. А тут слезы подолом вытирает, - случилось что-то, чувствую...
Ох, от слов ее жутко мне стало! Что угодно могло приключиться - лес все-таки! А вдруг волки порвали? А вдруг в реке искупаться решила, да утонула? Да дед тогда, куда делся? Задрожали руки. Как жить-то без нее? Нет, искать нужно - бежать быстрее! Может, не так все и страшно?
- Любомила, сиди здесь, никуда не ходи. Вдруг из лесу они выйдут - ты их и увидишь. А я искать буду. Коли найду с ними приду сюда, коли нет - один к тебе выйду.
Кивнула она, соглашаясь, а сама еще пуще заплакала.
Стал сквозь чащу пробираться. Путь примечал - темнело быстро. Сначала видно было в лесу, что кто-то не так давно шел. Да, только многие из Мурома лесные тропинки знали - кто угодно это мог быть. Старался слушать внимательнее, чтобы шум какой посторонний отличать. Потом, когда глубже в чащу зашел, кричать, аукать стал.
Долгое время никто не откликался. А потом вдруг далекий голос услыхал, будто тоже аукает кто-то. На звук этот пошел. Все ближе-ближе он становился. И скоро узнал я его - Ясна кричит! Бежал, кустов не замечая, руки и лицо ветками исстегал, несколько раз, за корень запнувшись, падал, да только вставал и бежал снова. И вот, наконец, выскочил из-за поросли молодых деревьев и увидел ее фигурку маленькую, на земле сидящую, кинулся со всех ног, на колени рядом упал, руками прижал к себе изо всех сил:
- Ясна, живая! - стал лицо целовать, а она плачет. - Что, что случилось? Ты поранилась?
- Богдан, ...дедушка умер!
Тут только я огляделся вокруг. Лежал Ратибор на земле, руки в разные стороны раскинув. Одежда вся грязная была - как если бы его по земле тащили.
- Что случилось с ним?
- Не знаю. Шли мы уже назад с ним. Стал он дышать тяжело. Усадила, воды испить дала. А ему все хужи и хуже - сердце в груди как молотом стучит. Что только не делала я, и руками его пыталась... да только захрипел он и все... Тащить в сторону дома пыталась... Богдан, а что если и бабушка теперь... Она же всегда говорила, что друг без друга они не смогут. Как я тогда? Одна!
- Почему одна? Я с тобой! Всегда с тобой буду. Люблю тебя, Ясна! Милая моя.
Прижал к себе любимую, целовал соленые щеки ее. Да, жаль Ратибора - хороший человек он был. Да, только ничего с собой сделать не мог - рад был безумно, что с Ясной ничего не случилось.
- Давно этих слов ждала. Да не хотела, чтобы вот так...
- Прости, прости, что раньше не сказал. Не понимал... дурак был. И ведь самому отрадно слышать от тебя их было, а вот молчал... Каждый день теперь говорить буду, только не оставляй меня.
- Да что ты, куда же я без тебя!
***
- Что это, Ясна?
Видела, о чем он спрашивает, поняла уже, кто чудеса такие творит, да пусть уж сам догадается! Ладушка на покрывале лоскутном сидела во дворе на травке зеленой расстеленном, игрушками, еще дедушкой сделанными, игралась. Да давно я заметила, что игрушки те брошены уже. А девочка моя перышком забавляется. Кота нашего рыжего мучает. Кот на крылечке на солнышке мышей во сне видит. А тут вдруг перышко его по усам гладит! Кот глаза желтые распахнет, лапой перышко накроет, да оно из под лапы легко, будто ничего не весит когтистая, само, без усилия всякого вылезает! Полетает над головой усатой, покружится, да и снова за свое принимается!
А тут Богдан со службы возвернулся. Ну, она его заметила и новую забаву придумала. Пока отец за воротами коня распрягал, перышко быстро, как ветром подхваченное, к нему прилетело, да по лицу погладило. Отмахнулся он! Смотрела я, да старалась не смеяться - вдруг Ладушка испугается! Сделав круг над головой отца, перышко по велению дочки, снова к его лицу подлетело, да по щеке щекотать стало! Поймал было его Богдан, да удержать не смог. Выскользнуло из пальцев его и к девочке нашей прямо в ручку полетело. Полет этот и мне и Богдану хорошо виден был.
- Что это, Ясна?
Ой, ругаться будет! Голос какой-то неприветливый! Но только шагнул он к Ладе, она ручки вверх протянула:
- Возьми, Ладу, - говорит.
- Ладушка, девочка моя, - потеплел голос мужа, поднял над головой, на шею свою усадил и ко мне идет.
- Признавайся, это ты делала!
- Что ты, Богдан, не я!
- Не ты? А кто же?
- Не знаю. Ветер, наверное.
- Ясна, разве можно мужу врать? - хоть и хмурятся брови его, да глаза смеются.
Подбежала к нему, поцеловала в губы, потом ножки Ладушки пощекотала.