--Это за причиненный ущерб, - Йоки высыпал на стойку почти все содержимое кошеля, вышитый на казенном мешочке череп глумливо улыбался.
--Этого хватит? - уточнил орк.
--Здесь слишком много, - пискнул хозяин тоненьким голосом.
"Странно, на девчонку басом орал, а тут вдруг...", - слегка удивился Йоки.
--Остальное этим, - презрительно выплюнул он, - на лечение...
--Глупость неизлечима, - степенно пробасил один из гномов и будто вспомнив о чем-то важном рявкнул:
--Эля!
Йоки перехватил непонятный взгляд брошенный на него девчонкой - одобрительный что ли? Кто ж их разберет? Он растеряно улыбнулся ей и тут же получил в ответ белозубую улыбку. Она протянула ему какую-то светлую тряпочку и пискнув:
--У вас кровь на лице, - бросилась к стойке, где хозяин уже цедил в кружки злобно шипящий эль.
При ближайшем рассмотрении тряпочка оказалась дешевеньким шейным платком. Насухо обтерев лицо, Йоки положил напачканную кровью тряпочку на ближайший бочонок. Подумав, он бросил сверху оставшиеся в кошеле монетки, пусть девчонка купит себе новую косынку, взамен испорченной им.
Размышляя над странностью женщин - радостно улыбаться и помогать тому, кто только что напугал тебя до визга, он двинулся к выходу. Почему-то к нему вернулось хорошее настроение. В конце концов, жизнь продолжается, мир вокруг справедлив, а все неприятности...
"Победим", - уверенно решил орк, толкая тяжелую дверь трактирчика.
Несколько стертых ступенек наверх и он на узкой улочке. Вдохнув полной грудью просоленный морской ветерок, Йоки уверенно зашагал обратно, к городу. От неприятностей, так же как от врагов, не стоит бегать. А если в одиночку их победить не выходит, то значит нужно позвать друзей. Почему-то Йокериту захотелось поговорить с кем-то из ребят. И тут же пришло еще одно решение - вечером он извинится перед Рикки, и в сотый раз попытается объясниться с ней.
"А если не поможет?" - попытался омрачить хорошее настроение кто-то печальный внутри.
"Тогда попробуем в сто первый!" - бодро отрезал орк и широко зашагал по улице.
Щеки загорелись странным жаром, толи от свежего ветерка дующего по рукотворному ущелью улочки, толи от обычного отходняка боевого задора, но почему-то Йоки вспомнил старое поверье: "Когда горят щеки, это значит, что кто-то вспоминает о тебе".
--Пока тебя помнят, ты жив! - вслух пробормотал Йоки еще одну истину и ускорил шаг.
VI
Площадь Согласия, как всегда в Шестой день до отказа заполненная горожанами, неприятно шумела. После строгой тишины Школы, Йокерит чувствовал себя здесь маленькой одинокой каплей затерянной в огромном шумном море. Аналогию довершал памятник: над всем этим бурлящим и шумливым потоком разумных, возвышался темным утесом монумент - древний орк-боец и его возлюбленная. Йоки на миг замедлил шаг, мысленно салютуя настоящей любви. Не той уродской пародии на чувство, которой он умудрился сделать больно Рикки. Не той болезненной, но беспомощной и бессмысленной нежности, что он испытывал рядом с Мэльдис. И уж тем более, не того неприятного отголоска похоти, что родилась в нем не так давно, когда он, пуская слюни, заглядывал в корсаж пухленькой симпатяжки из трактирчика. А настоящего чувства - любви, для которой даже вечность не станет помехой. Сколько поколений помнят этих вот ставших легендой влюбленных, хранителями возвышающимися на главной площади, рождая веру в слабых сердцах - веру и надежду на обретение чего-то большего, чем простой смысл жизни.
Над городом проплыл, заставляя метаться обычно спокойных городских чаек, заунывный, тоскливый вой. Полдень. Гномы на станции парокатов, отправляют очередной состав в столицу. Подтверждающе грохнула пушка в порту, а часы на здании Городского Совета, начали неторопливо вызванивать мелодию имперского гимна.
Йоки замедлил шаг, переводя дух, легкая пробежка от старого порта до центра Лоунсвилля выветрила из него даже воспоминание о выпитом утром эле, а собственно сам бывший эль он цивилизованно отлил на станции парокатов, куда забегал в надежде найти кого-то из своей группы. В гномьем кабачке шумели наливаясь хмелем десяток курсантов, но в основном серые "нулевики". Похоже, на этот раз терпенья добраться до города хватило даже вечно мучимому жаждой Лурри. Ну что же, сколько времени прошло - парни уже разбрелись по городу. Хорошо хоть, что у Йоки не было сомнений в месте, где всегда можно найти Доджета - тот наверняка мотается где-то возле Университета.
"В библиотеку!" - скомандовал себе Йокерит и свернул на одну из широких улиц, что лучами морской звезды расходились от площади Согласия.
Шагая по выложенной шестиугольными желтенькими плиточками мостовой, он в очередной раз рассматривал давно ставшие знакомыми фасады старинных зданий, и в который раз, будто тогда, на первом своем увольнении в Лоунсвилль, поразился тем контрастам, что издревле стали лицом этого города.
Здесь покосившиеся от времени, но не потерявшие странной гордости нищеты древние домики стояли бок о бок с роскошными, современными особняками первых людей Лоунсвилля; дешевые мелочные лавки располагались дверь в дверь с пугающими дороговизной модными магазинами; забегаловки, где можно было перекусить на скорую руку, соседствовали с ресторанами для утонченных гурмэ. Словом, бедность и богатство обитали здесь рука об руку. У Серого Оазиса, считавшегося старейшим кварталом Лоунсвилля (поселок возник циклов на двадцать раньше самого города), было не одно, а несколько лиц, и каждое желало главенствовать. Именно здесь, в Сером Оазисе, город, будто многоликий Бог северных варваров, смотрел на тебя сразу всеми своими ликами: надменной улыбкой аристократа; жалкой тоской нищего бродяги; холодным взглядом имперского легионера... Здесь изысканность юных красавиц, соседствовала со скучной обрюзглостью почтенных матрон, а степенность мастеровитых гномов с навязчивой бесшабашностью хумансийских студентов... Серый Оазис - сердце Лоунсвилля. А может лицо, спрятанное за маской?
Йокерит шел, с интересом разглядывая прохожих, как всегда в увольнениях глаза приятно радовало обилие симпатичных девчонок и дам, слегка смешили их напыщенные кавалеры, немного раздражали пищащие не по делу набалованные дети...
Вот и сейчас один из них, писклявый маленький хуманс, с круглыми оттопыренными ушами, оглашал улицу оглушительным ревом. Йокерит поморщился - циклов пять-семь хумансенышу, а заливается как неразумный младенец. Уже отводя взгляд и стараясь отвлечься от неприятного визга: "Будто рептилоида колют" - подумалось ему. Он все же остановился, наверное, его задержало, то тоскливое отчаяние, что слезами застыло в грустных (будто на том самом, его любимом, изображении матери-возродительницы) глазах молоденькой хумансийки. В своем черно-белом форменном платьице гувернантки, она показалось орку хрупкой, незащищенной, нежным ласковым голосом пыталась что-то объяснить кривляющемуся возле нее мальчишке.
"Может это с ее пра-пра-прабабушки писал лик древний художник?" - подумалось Йоки.
Плохо сдерживаемые слезы в голосе, обреченность во взгляде. Скандалящий, заливающийся крупными (как у голодного крокодила) слезами, орущий, нелепо дрыгающий ногами мальчишка в синем матросском костюмчике, которого девушка с видимым трудом удерживала за руку, вызвал у Йоки сильное желание дать негоднику хорошую затрещину. Как говаривали мудрые - "где не помогают самые нежные убеждения, может помочь хороший удар".
--Хочууу!!! - звенел в воздухе оглушительный визг.
--Купиии!!! - не переставая вопил хумансеныш, тыкая пухлыми пальцами в витрину лавки игрушек.