— Следуйте за мной!
Хильшер вышел из камеры вслед за комендантом тюрьмы, а Зиверса остановили на пороге вооруженные охранники.
— Лицом к стене! Руки за спину! — рявкнул один из них.
Зиверс послушно отвернулся. Охранник запер разгромленную камеру, а затем хлопнул Вольфрама по плечу:
— Вперед!
Зиверс шел по тускло освещенному коридору навстречу смерти. Он наслаждался каждым мгновением, оставшимся ему в этой жизни. На его губах играла загадочная улыбка. Он не боялся предстоящей казни, как страшился её прошедшим вечером. Так же без страха он взошел на эшафот и замер с гордо поднятой головой.
— Вольфрам Зиверс, — прозвучал сухой голос председателя, — Международным Военным Трибуналом вы приговариваетесь к высшей мере наказания…
С отсутствующим выражением лица он выслушал весь список преступлений, монотонно зачитываемый председателем трибунала. Игнорировал палача, деловито накинувшего мешок на его голову, а затем затянувшего на шее грубую пеньковую петлю.
— Приговор привести в исполнение!
С грохотом провалилась вниз дощатая крышка люка. Обреченное человеческое тело забилось в петле, словно большая рыбина, выдернутая из родной стихии умелым рыболовом. Легкие ожгло нехваткой кислорода, а мелкие сосуды в глазных яблоках лопнули, заливая белок кровью. Язык вывалился наружу и посинел. Хрупнули шейные позвонки, прекращая агонию. Через несколько минут бездыханное тело Зиверса вынули из петли и положили на носилки. Присутствующий врач констатировал смерть. Переговорив о чем-то с председателем трибунала, Хильшер подошел к носилкам. Закрыв мертвецу глаза, профессор, бережно приподнял его голову и аккуратно снял с шеи медальон. Выбитая на нем руна Кай слабо мерцала при дневном свете в ритме бьющегося сердца.
Глава 4
30.11. 1970 г.
Чили.
Благотворительный
приют для душевнобольных.
Сумрачный коридор лечебницы наполняла едкая вонь хлорки и тяжелый запах человеческих нечистот. За обшарпанной дверью палаты с маленьким прозрачным окошком, забранным мелкоячеистой сетью, бесновался тощий нескладный субъект, изрыгая проклятия направо и налево. Пузырящаяся на губах пена и безумный взгляд обитателя палаты говорил о его полной невменяемости. Импозантный мужчина в возрасте не обращал внимания на истошные крики сумасшедшего — такие больные его не интересовали. Мужчина скользнул равнодушным взглядом по исходящему пеной шизофренику и неспешно продолжил свой путь по дурнопахнущему мрачному коридору. Под его добротными туфлями, начищенными до зеркального блеска, жалобно поскрипывали рассохшиеся половые рейки, которые уже давно стоило бы перестелить. По мутным стеклам запыленных лампочных плафонов, давно обгаженных изнутри полчищами неистребимых тараканов, лениво ползали жирные туалетные мухи. Но мужчину мало трогала разруха и грязь, царившая внутри этого богоугодного заведения — на своем веку он видел места и похуже. Погруженный в собственные мысли, он не заметил, как его нагнал сзади сотрудник лечебницы — сухопарый пожилой врач в накинутом на плечи белом, не первой свежести халатом. Поравнявшись с мужчиной, медработник вежливо взял его под руку.
— Гутен абент, герр Хильшер! — обнажив в улыбке желтые кривые зубы, поприветствовал мужчину врач.
Профессор резко остановился и внимательно вгляделся в улыбчивую физиономию доктора. Несмотря на почти долгих тридцать лет, прошедших с момента их последней встречи, Фридрих сразу узнал врача, некогда работающего в команде доктора Хирта. Он не слишком изменился с тех пор, разве что немного усох и сморщился, но маленькие седые усики «аля фюрер», все также украшали его вытянутое лошадиное лицо.
— И вам здравствовать, герр Йох…
— Марк! — поспешно перебил Хильшера доктор. — Марк Бруно, к вашим услугам! Даже в этой богадельне, — понизив голос, доверительно прошептал доктор, — у стен есть уши. Очень, знаете ли, не хочется повторить судьбу Адольфа Эйхмана{}…
— Сочувствую, — равнодушно отозвался Хильшер, — жить в постоянном страхе…
— Да мне уже не много осталось, — Бруно снял очки с круглыми стеклами и суетливо принялся протирать их полой больничного халата. — Годы, знаете ли, давят, — сказал он, водружая очки на место. — Может статься, что с вашей помощью мне удастся помереть спокойно и в кое-каком достатке.
Хильшер удивленно посмотрел на доктора:
— Вы в курсе моих расценок?
— Да, мне сообщили. Это конечно не Имперский Золотой Фонд, прикарманенный Борманом… Но на несколько лет безбедной жизни в этой нищей стране хватит. Зароюсь в каком-нибудь захолустье, буду брокколи разводить, — он мерзко захихикал.
Профессор с сомнением покачал головой, но спорить с Марком не стал — ему, по большому счету, было плевать с высокой колокольни на несчастную судьбу старого нациста.
— Итак, — требовательно произнес профессор, — вернемся к нашим баранам! Что вы можете мне предложить?
— Прошу Вас, герр Хильшер, следуйте за мной!
Бруно прибавил ходу и, взмахнув развевающимися полами халата, скрылся за поворотом изгибающегося буквой «г» коридора. Чтобы не отстать от престарелого нациста, Фридриху тоже пришлось ускорить шаг.
— Нам сюда! — Бруно открыл одну из похожих друг на друга как братья-близнецы дверей, приглашая профессора войти в палату.
Проскользнув в помещение вслед за Хильшером, Марк плотно закрыл за собой дверь. Не ограничившись этим, Бруно выудил из кармана халата связку ключей. Немного повозился, выискивая нужный. Затем, вставив его в скважину, с трудом провернул тугой замок — видимо им уже давно никто не пользовался.
Пока Марк возился с замком, профессор огляделся. На четырех кроватях покоилось четыре неподвижных тела. Бледные лица землистого оттенка сливались с серыми, давно не белеными стенами палаты. Отсыревший потолок, покрытый трупными пятнами зеленой плесени, производил удручающее впечатление. Запах нечистот в палате был невыносимым, видимо «утки» из-под больных выносились крайне нерегулярно. Заметив брезгливую гримасу профессора, Бруно виновато развел руками:
— Благотворительное заведение, что тут поделать?
— Неужели это благотворительность так мерзко воняет? — ехидно поинтересовался Хильшер.
— Может быть… Может быть… — туманно заметил Бруно. — Но мы же сюда пришли не благотворительностью заниматься, а делом? Не так ли?
— Да, вы правы, — согласился профессор, — осмотрим пациентов. Давно они в коме? — деловито осведомился он.
— Вот истории болезней, — Бруно протянул Хильшеру несколько листочков бумаги, приготовленных заранее.
Фридрих бегло пробежал их глазами, сверяясь с именами пациентов, написанных на табличках, прикрепленных к спинкам кроватей.
— Почему историй только три, ведь пациентов четверо? — бесстрастно поинтересовался Хильшер.
— Эти трое — одинокие, их никто не будет искать, — пояснил Бруно. — А у этого молодого человека, — он указал на чернявого латиноса двадцати-двадцати пяти лет, — семья! Девушка к нему приходит, чуть ли не каждый день… Неужели из этих троих вам никто не подходит? — испугался беглец от правосудия: ведь если Хильшер никого не выберет — плакали денежки!
— Вот этих двух стариков однозначно не возьму! — безапелляционно заявил Фридрих. — Насчет этого, — он указал на изможденного мужчину, затем заглянул в его историю болезни, — сорокалетнего Паоло Берниньо, подумаю. Хотя… — профессор презрительно собрал губы в жемок и откинул простыню, закрывающую тело пациента. — Скорее нет, чем да. Физическая форма — швах, крайняя степень истощения, пролежни… Сколько он здесь? — Фридрих вновь заглянул в бумаги. — Чуть меньше года… Нет, он мне не подходит! А вот за мальчишку я бы приплатил вдвойне… Он в прекрасной форме! Сколько он здесь?
— Месяц.
— Отлично! — воскликнул Хильшер, потирая руки. — Так как?
— Но ведь его родные… — бормотал Бруно. — Как я объясню его исчезновение?
— Меня это не волнует! — жестко отрубил профессор. — Я плачу хорошие деньги, а как и что — ваши проблемы!
Увеличенные линзами очков, глазки Бруно затравленно метались из стороны в сторону. Ему до дрожи в коленях хотелось сорвать двойной куш, но вместе с этим он не хотел рисковать. В конце концов, победила жажда наживы.