— Пойдем, Володька, — сказал старик, слезая с мотоцикла. — Товарищ мой здесь живет фронтовой, — он толкнул калитку, пропуская Вольфа вперед.
— Федька, — окликнул кто-то Степаныча, — Балашов! Жив еще, курилка!
— Да и ты, Николаич, — весело отозвался егерь, завидев сидящего на веранде старика, — тож небо коптишь и помирать, гляжу, не собираешься!
— Обижаешь, — делано огорчился старик, — я еще на твоих поминках спляшу!
Опираясь на палку, он с трудом поднялся:
— Ну, хватит зубоскалить, милости просим в дом. Таисья уже все приготовила в лучшем виде.
Старики степенно расселись за столом.
— Знакомься, Николаич, Владимир! — представил Вольфа егерь. — Тоже фронтовик. В Чечне воевал. Я его третьего дня недалеко от кумовой заимки подобрал. Провалился, бедолага, в старую медвежью берлогу. Помнишь, лет пять назад умники одни косолапому заснуть не дали?
— Шатун потом пацанов Матвеевых подрал, — вспомнил Николаич.
— Точно! — обрадовался егерь. — Так вот он в ту берлогу и угодил. Да неудачно — головой о корень. Два дня лежал у меня словно покойник, а сейчас кроме имени и того, что в Чечне воевал, ничего не помнит.
— Да, тяжелый случай, — почесал в затылке Николаич, — у моей золовки муж — врач по ентой части. После праздников попрошу, пусть посмотрит. А чего, документов с собой не было? — полюбопытствовал старик.
— А на кой в тайге паспорт? — неожиданно пришел на помощь Вольфу Степаныч. — Но парень не наш, городской, новенький. Я-то своих обормотов-охотников наперечет знаю. Ладно, поживет пока у меня, а после праздников пошлем запрос, авось, кто признает. Не пропадет! Ладно, хватит лясы точить, — опомнился егерь, — Николаич, наливай! За победу!
Стариковский шнапс оказался на диво забористым, крепче, чем у егеря. После нескольких стопок в голове Пса зашумело и он «поплыл». Разговор тек легко и непринужденно.
— Ты вот что скажи, Федор, — ехидно спросил егеря Степаныч, — думал ли тогда, в сорок третьем, сидя в раскисшей промозглой грязи, что за такую жизнь воюем? Что на пенсию, которое нам родное государство положило за все заслуги, не то что жить, а помереть по-людски невозможно?
— Да знал бы, где упаду, — невесело усмехнулся Степаныч, — хоть соломки бы подстелил.
— Не лучше ли было, — вдруг встрял в разговор подвыпивший Вольф, — под немцами? Они люди серьезные — вмиг бы порядок навели.
— Тю на тебя, — шутливо отмахнулся от Вольфа егерь, — мы хоть в дерьме, да в своем, отечественном! А быть без роду, без племени, — он скривился, — не по мне. Точно Николаич?
— Чужой земли мы не хотим не пяди, — пропел захмелевший старик.
— Но и своей — вершка не отдадим! — подхватил егерь. — Ты пойми, мы не жалеем ни о чем. Свобода и независимость дорого стоят! Их не грех и кровушкой окропить!
Вольф слушал стариков в пол уха — по старенькому телевизору с непривычным названием «Рекорд» транслировалась кинохроника пятидесятилетней давности. Бравые парни в форме Красной Армии бросали к подножию мавзолея регалии поверженного Рейха. Вольф с изумлением узнавал штандарты и знамена победоносных в его мире полков и дивизий Вермахта, втаптываемых на экране в землю коваными сапогами русских солдат. На мавзолее почему-то красовалась лишь одна надпись — Ленин, тогда как в мире Вольфа имен было два — Ленин и Сталин. К началу войны с СССР, насколько Путилофф знал историю, Сталин был мертв и покоился в мавзолее вместе с Лениным. Да он и сам бывал в мавзолее неоднократно, собственными глазами видел великих вождей. Немцы сохранили сие архитектурное строение, не тронули и его молчаливых жильцов. Они попросту превратили мавзолей в этакий музей павшего величия, куда со всего Рейха съезжались туристы, чтобы позубоскалить над безмолвными телами некогда великих унтерменшей. Картинка на экране переместилась на трибуну мавзолея. С изумлением среди прочих руководителей страны Вольф увидел знакомое усатое лицо.
— Это что, Сталин? — спросил он стариков, тыча пальцем в экран.
— Он, — подтвердил Степаныч.
— О! — довольно воскликнул Балашов. — Вспоминать начинаешь! Надо за это выпить! Наливай, Степаныч!
— А когда война началась? — не успокаивался Вольф.
— Летом сорок первого, — ответил егерь, наполняя стопки водкой.
— Вот, значит, как, — судорожно соображал Вольф, — война в этом мире началась на добрых два года раньше! В его мире Гитлер начал войну с Россией в сорок третьем, сразу после смерти Сталина. А здесь поспешил!
— А закончилась когда? — спросил он вслух.
— В сорок пятом, девятого мая, — ответил Николаич. — Сегодня потому и празднуем! Не вспомнил?