— У них к студентам ненависть, — напоказ скорбно сообщил Хикеракли, спасибо ещё, что не завыл для наглядности. — У нас в общежитиях обыски хотели устроить, слыхали? Так вот обысков-то нет, а солдатам-то надо. И вообще у них ненависть к гражданским. — Хикеракли спешно отхлебнул ещё пива и скорчил рожу: — Они жаждут кр-р-рови.
Золотцу кривляния Хикеракли несколько приелись, так что он поискал себе другого зрелища. Зрелище обнаружилось ничем не примечательное, но в известном смысле карикатурное: префект Мальвин на Хикеракли с господином Драминым навострился так, что только блокнота ему и не хватало, каждое слово ловил. Стоявший же чуть за его спиной Тимофей Ивин выглядел сейчас образцово нездешним — видимо, заменял на посту графа Набедренных. Но его нездешность была иного толка: если бы Золотце не держался так за романное мышление, а грешил бы иногда и поэтическим тоже, он бы сказал, что Тимофей Ивин смотрел внутрь себя и видел свою смерть.
Какое счастье, что поэтическое мышление Золотцу чуждо.
— Хикеракли, вы не стращайте публику почём зря! — завернулся в шубу За’Бэй. — У меня туда кое-какие знакомцы тоже должны были ехать, я ж теперь не засну. Вы внятно, внятно излагайте, сколько крови уже пролито!
— Да так, чуток, — отмахнулся Хикеракли, хищно нависая теперь над икрой и гадами. — Попортили парочке студентов экс-терь-ер. Там, понимаете-с, все жутко недовольны, но в целом работают. Но кто-то — и нет, оставьте овации, не я — эдак умно их подцепил. Чего, говорит, вы, сильные мужики, нас, студентов, на стройки сгоняете? Самим котлованы рыть кишка тонка? Ну, понятно, задели за живое.
— Хикеракли преувеличивает, — вновь миролюбиво разъяснил господин Драмин. — Сцепились пару раз, немного подрались, но всех разняли. И не переживай, За’Бэй, там только с теми цепляются, кто сам первый лезет. Другое дело — что когда один полез, тут уж и остальные начинают.
— А Драмин преуменьшает, — Хикеракли отложил знакомство с гадами, чтобы только оставить последнее слово за собой. — Кто сам не лезет, того, как бишь... провоцируют. В общем, обстановочка. А вы тут в алмазах!
— Это шпинель, — вежливо, но безапелляционно изрёк господин Приблев, и Золотце испытал вдруг приступ нерациональной к нему приязни.
— То по правде, — ответил Хикеракли, глядя вовсе не на господина Приблева, а на Тимофея Ивина. — А по сути — алмазы. Если, что называется, об общей эстетике.
— Ежели вы сейчас по своему обыкновению название убежищу сочиняете, то какое-то оно не слишком конспиративное, — Золотце скорчил неодобрительную гримасу, которую Хикеракли, увы, пропустил.
— А всё равно приживётся, — буднично заявил он.
— …Накаляется же эта обстановочка потому, — задумчиво обратился к люстре господин Приблев, — что труд всегда должен быть оплачен — ну хоть сколько-нибудь сообразно. Ведь будь у шестичасовых смен раз в три дня некая финансовая составляющая, пусть даже и минимальная, о значимом недовольстве сейчас бы речи не шло. Зря вершители наших судеб так недооценивают систему поощрений.
— Сандрий, да какие поощрения?! — Господина Коленвала наконец отпустило его окаменение, и он с превеликим удовольствием взвился обратно: — Они не в тех категориях мыслят, для них мы рабы. Разве ж рабов поощряют? Рабов топчут, не отдавая себе отчёта, сколь зыбки в действительности все опоры рабовладения. Потому что человек не может в своём уме терпеть рабское положение, если он его сознаёт!
— Вы бы не торопилис’ о рабском положении рассуждат’, — оборвал его Плеть, — и о том, как такое положение терпят. Рабство — внутри, а не снаружи. Что легко доказат’, без усилий передав раба от хозяина к освободителю. Догадываетес’, как оно будет? — Плеть смотрел на господина Коленвала без вражды или превосходства, но с какой-то отлитой в бронзе осуждающей мудростью.
— Фрайдизм, друзья! — не сдержался За’Бэй.
— А пуст’ бы и фрайдизм, что такого? Сменис’ наша власт’ завтра на любую другую — неважно как, — всё равно то же самое будет. И вы, господин Валов, с той новой власт’ю будете мирит’ся, как сейчас с этой. Потому что привычка перед власт’ю ползат’ никуда не денется.
— Это я-то ползаю?! — побагровел господин Коленвал. Раскалился от вращения.
— Ползаешь, Коля, — прищёлкнул языком Гныщевич. — Мы все ползаем. Ты вот сколько раз на Корабелку свою жаловался? Tous les jours. То расписание тебя не устраивает, то требования к отчётным проектам, то ещё какие порядки. Но ведь продолжаешь ходить?
— Мне — нужен — этот — диплом, — сквозь зубы процедил господин Коленвал.
— Правильно, Коля, так оно и работает, — по-стервятничьи накренился Гныщевич. — Тебе самому надо подчиняться. Зачем-то, что ты себе придумал. Хотя, гляди, par exemple: на моём… на заводе метелинском ты без всякого диплома опытным инженерам указания раздаёшь. Значит, можно обойтись? Вроде можно, а вроде и нельзя — слечу я с поста, вся notre harmonie рухнет к лешему. Потому что notre harmonie существует в счёт того, что я-то тоже ползаю — перед господином наместником хотя бы, глаза ему отвожу. — Гныщевич устало потёр лоб, но тут же переменился: — Один есть способ в Петерберге перед властью ползать поменьше — в Порт податься. Но не советую, Коля: там таких, как ты, не любят.
— Знаете, — чуть стесняясь, вклинился господин Приблев, — всё это замечательные речи, но очень уж высокие. Можно я по практическому вопросу выскажу глупость, пришедшую на ум? А то она меня гложет, пока вы тут теоретизируете.
— S'il vous plaît, мальчик Приблев, — покровительственно усмехнулся Гныщевич.
— Я так и не понял, что именно мы в сложившейся ситуации хотим делать дальше, но если мы вдруг за то, чтобы вот это вот лишнее напряжение разрядить… Я, наверное, знаю как, — господин Приблев даже будто бы чуть зарделся. — Это полная ерунда, но озвучить стоит. Мне лично кажется, что второе кольцо казарм городу так и так не помешает, места-то в самом деле мало, расширяться нужно несомненно. И — снова — мне лично кажется, что привлекать к стройке простых горожан, студентов — не такая уж дурная затея. Работы много, распределять её следует с умом. Другой вопрос, что всё это происходит на фоне введения налога на бездетность, листовок наших. И выглядит, соответственно, как карательная мера, ещё один грифончик в копилку недовольства — Городским ли советом, Охраной ли Петерберга, Четвёртым ли Патриархом. И мне, понимаете, прямо обидно, что такое благое по сути своей дело идёт во вред.
— Второе кольцо казарм, говорите, благое дело? — нежданно вторгся в гостиную батюшка Золотца, и все оцепенели. — А вы, уважаемые члены Революционного Комитета, Петерберга без колец себе вовсе не представляете? Да не смотрите вы так, я ничего, я нечаянно, мне в кладовую надо, — махнул он рукой в сторону передней.
Присутствующие замерли, наблюдая, как батюшка с видом самым обыденным, почти неприлично домашним, вразвалочку дошёл до передней и там истаял, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Не замер только Золотце, что естественно, и хэр Ройш, которому всё сегодня приходилось удивительно по нраву. Он поймал Золотцев взгляд и тонко, одобрительно заулыбался.
— Э-э-это было радикальное предложение, я бы обдумал его позже, — сглотнул господин Приблев. — Теперь моё прозвучит в полной мере нелепо, но я уж договорю… Да я и так всё сказал: если простым людям назначить за работу на втором кольце какую-то оплату, премию, напряжение между ними и Охраной Петерберга спадёт. Даже небольшие деньги сразу сменят тон.
— Какой элегантный в своей простоте план вы сочинили, — откинулся в кресле хэр Ройш. — Убедите в его целесообразности Городской совет — и вы перечеркнёте всю нашу деятельность последних недель.
— Но я не о том! — господин Приблев энергично замотал головой. — А о том, что… Смотрите, у нас в системе минимум три элемента, а не два. Не «власть» и «народ», а Городской совет, горожане и Охрана Петерберга. Нельзя же Охрану Петерберга так безоглядно в один котёл с Городским советом мешать. И сейчас то плохо, что Городской совет и Охрана Петерберга против горожан. Но можно же перегруппировать!