Именно это «или» звало его сейчас из кабинета генерала Скворцова наконец-то обратно в Алмазы — рассказать всё, что он вызнал о положении дел в Охране Петерберга и отдельно о задержанном листовочнике, с которым будут разбираться завтра в полдень; расспросить о том, куда и зачем отправились Скопцов с хэром Ройшем; понять, каков дальнейший курс действий Революционного Комитета.
Кажется, Мальвин впервые мысленно воспользовался самоназванием «Революционный Комитет» без тени иронии.
Здравый смысл подсказывал, что рано или поздно привыкаешь ко всему. Даже к Революционному Комитету.
Глава 43. Красоты не отыщешь
— Заметьте, вы первым произнесли слово «революция»… — учтиво улыбнулся барон Каменнопольский, то бишь, конечно, генерал Каменнопольский, но от барона в нём было как-то поболе, чем от генерала.
За’Бэю этот генерал-барон не понравился вовсе. Впрочем, ни генерал-хозяйственник, Стошев, ни генерал-генерал — генералистее не придумаешь! — Йорб ему тоже не пришлись по душе. Призрак симпатии вызвал разве что генерал Скворцов, да и то За’Бэю чудилось: от одной лишь предвзятости это, неловко ведь родителя друга и собутыльника так сразу невзлюбить!
— Революция… — в обыкновенной своей манере мечтательно отвёл взор граф Набедренных; ни единым жестом за минувший час он не выдал волнения или недовольства, За’Бэй только и мог, что молча на него дивиться. — Думаете, неподходящее слово, господа генералы? Нет, я не отрицаю, тут имеется пространство для терминологической дискуссии. Положим, я бы сказал «военный переворот» — и передал бы таким образом всю ответственность за случившееся вам. Что ж в том хорошего?
— Мы готовы взять на себя эту ответственность, — ухнул филином генерал-генерал Йорб, но За’Бэй успел заметить, как забегали глаза генерала-барона Каменнопольского. Выходит, кто-то здесь таки не согласен ответственность всецело принимать.
— Готовы-то готовы, — задумчиво побарабанил пальцами по колену генерал-хозяйственник Стошев, — но солидаризироваться с населением города было бы всё-таки вернее.
— Ведь если последуют меры, — немедля закивал генерал-барон Каменнопольский, испытавший зримое облегчение от того, что не ему первому пришлось ввязываться в спор, — нам понадобится поддержка населения. Не хотелось бы, чтобы нас ненавидели и по ту, и по эту сторону казарм, — нервически усмехнулся он.
Генерал-генерал Йорб неодобрительно зыркнул на генерала-барона из-под бурелома насупленных бровей, и За’Бэй с неожиданным для себя самого ликованием мысленно резюмировал: нечего было тревожиться, что у них в так называемом Революционном Комитете согласия нет — даже у генералов Охраны Петерберга сплошь метания.
— Да ясно, ясно, что население приручать теперь надобно, — генералу Скворцову будто не терпелось поскорее закончить пустопорожние разговоры. — И ясно, что если мы и дальше продолжим одной Охраной Петерберга все дела проворачивать, никакого доверия нам не будет, только страху и нагоним. Мы ведь и собираемся временный совещательный орган созвать…
— Это позже, — прервал его граф Набедренных надменным, хозяйским тоном, который За’Бэй слышал от графа раз в тысячу лет. — Для восстановления доверия населения гораздо важнее вопрос листовочников. Не утруждайтесь, мне уже известно, что некий подозреваемый содержится в казармах. — Генерал-барон открыл было рот, но граф не позволил ему высказаться, отмахнувшись с ленивым раздражением. — Это отнюдь не тайна, в городе бродит молва. Если память меня не морочит, впервые я услышал о задержании из перебранки собственных лакеев…
Граф Набедренных врал. Даже, пожалуй, заливал — собственных лакеев он не слышал уж четвёртый день, поскольку в родной особняк никто бы его не отпустил. Уж За’Бэй-то точно. Весть о задержании листовочника, да к тому же оскописта, к ночи принёс префект Мальвин, вернувшийся наконец-то из казарм. Принёс он далеко не только эту весть, но этой оказалось достаточно, чтобы граф возжелал неотложного свидания с командованием Охраны Петерберга.
Здесь его ждали едва ли не с самого начала, как и предупреждал Скопцов прямо в день расстрела. В особняк графа Набедренных то и дело наведывались с приглашением — один раз даже отрядили курьером целого полковника, сообщил За’Бэю склочный, но бдительный лакей Клист. Оно и немудрено: граф по-прежнему владелец петербержских верфей, пусть теперь и не единоличный, да ещё и с репутацией молодого сумасброда, никогда не боявшегося критиковать работу Городского Совета. Но хэр Ройш, отправляясь в неожиданном обличье на метелинский завод, настаивал: графу следует со свиданием повременить — до тех хотя бы пор, покуда не станет известно, как именно поступает командование Охраны Петерберга с прочими претендентами на членство в этом их «временном совещательном органе». Уж тут-то За’Бэй тактику хэра Ройша горячо поддерживал и неотрывно следил за тем, чтобы граф не вздумал улизнуть.
Но вчера в Алмазы прибыл сначала Хикеракли с метелинского завода, а потом и префект Мальвин из казарм. За’Бэю было любопытно, как Хикеракли попал в город при нынешнем-то строжайшем контроле, но он всё хохмил и пропускал половину расспросов мимо ушей — что было вовсе не в его характере. Хохмач-то Хикеракли известный, но прежде диалоги ставил выше монологов, а теперь будто нарочно говорил побольше, а других слушал поменьше, сам себя заговаривал. Да и хохмил дёргано, как в лихорадке — и потому За’Бэй почти сразу от него отвязался, рассудив, что если даже такого человека проняло, негоже его пустопорожней ерундой мучать.
Хикеракли в город мчался, чтобы сообщить о прибытии нового наместника. Послал его, конечно, хэр Ройш — с ворохом указаний да предложений. Пока рассматривали варианты, как раз явился Мальвин и обстоятельно, очень по-мальвински изложил всё, что понял о положении дел в Охране Петерберга. Хикеракли в середине этого доклада сбежал — соврал, что спать, а сам нализался на кухне твирова бальзама до полной невменяемости. За’Бэю хотелось его хоть как-то ободрить, да что толку…
— …откуда следует, что вы, господа генералы, разбирательством с листовочниками сами себе роете могилу, — с напускной скукой поучал серьёзных дядек при погонах граф Набедренных. — Это вам очевидно, что реакции требует единственная листовка — та, в которой поносили Охрану Петерберга. Однако же за пределами казарм эта история превратится в процесс над листовочниками как таковыми. И все ваши сладкие речи об исполнении народной воли, солидаризации, единении с простыми горожанами, недовольными политикой Городского совета и Четвёртого Патриархата, обратятся в прах и тлен, поскольку разойдутся с действиями. Вы действительно столь наивны, что не понимаете, каким метаморфозам подвергнутся ваши мотивации в уличном пересказе?
Генерал-барон Каменнопольский сейчас явственно истязал себя при помощи буйной фантазии, генерал-хозяйственник Стошев задумчиво щёлкал языком, генерал-генерал Йорб обратился в скалу.
Генерал Скворцов повздыхал и доверительно подался вперёд:
— Складно вы всё излагаете, ваше сиятельство, но ведь и наши мотивации не из самодурства растут. У нас солдаты рвут и мечут из-за той распроклятой листовки! И так выходит, что не утихомиришь их теперь, когда мы сами ворота всяческим безобразиям открыли. Знаете, что… — коротко оглянулся он на трёх остальных генералов. — Переговорили бы вы, раз уж так, ещё кое с кем. Вы не подумайте, будто это мы так от ваших соображений отмахиваемся, просто что касается настроя в казармах… Как бы это поточнее…
— Ах, вы хотите сосватать мне загадочного Твирина? — насмешливо вздёрнул брови граф Набедренных. — О, вы знаете толк в соблазне! Разве могу я отказаться удовлетворить своё любопытство? Одно лишь хотелось бы прояснить: каков будет вес нашей с ним договоренности? Если мы, конечно, придём к таковой. Признаться, мне неочевидны полномочия, коими наделён этот человек.
— Любые договорённости должны будут получить одобрение у нас, — поспешно вставил генерал-барон Каменнопольский. Чересчур поспешно, из чего можно было заключить, что он не слишком-то и верит своим словам.