Цветы стали еще прекраснее. А человек, уже, конечно, открывший глаза, стал прежним. Таким, как вчера, позавчера, раньше. Собственные злые слова будто окатили его ледяной водой, в которой растворились обида и несправедливость. Осталась, правда, легкая головная боль. Но она скоро пройдет. Человек попросил у цветов прощения.
— Ах, что вы! Ах, о чем вы! — сказали добрые цветы. — Все бывает.
И человек снова стал жить хорошо…
А как радуга? Плохо… Чуть заметны бледные полоса следы от подаренных цветам ярких лент. Почти весь свой цвет потеряла радуга. И заболела. Ведь сила радуги в ее цвете. Как больной человек сжимается в комочек под одеялом, так заболевшая радуга сжалась в маленькую бледно-цветную ленточку и спряталась в облаках.
Люди ничего не заметили. Ведь у них остались солнце и луна, звезды и дождь, туман и северное сияние, облака и еще столько чудес, что не счесть.
…Прошло много лет. А время, говорят, все лечит. Радуга стала поправляться. Когда чувствует себя получше, встает дугой, высокой, яркой. Когда сил поменьше, появляется ленточка маленькая. Не надолго, но все-таки старается показаться людям. Ведь поняли люди наконец, что радуга им очень нужна.
ПЕСТРАЯ СКАЗКА
Эта сказка — о цветах. Не о тех, что растут в поле пли в саду. О цветах — красках, оттенках. Их гораздо больше, чем в обыкновенной полосатой радуге. Семь цветов — и все? Разве это так? А розовый? А васильковый? А просто белый или просто черный? Радуга их прячет, но они есть. И всегда рады нам показаться, подмигнуть, удивить нас.
Вот возьмет желтый цвет и обернется желтым одуванчиком, или желтым цыпленком, или маленьким грибком лисичкой — здесь ему немного поможет оранжевый цвет. Или, к примеру, черный цвет пошепчется с белым и получится, может быть, зебра, может быть, школьная тетрадка, может быть, клавиши пианино.
Цвета-краски живут в мире и согласии. Дружат, помогают друг другу. Друг друга дополняют, оттеняют, подчеркивают красоту каждого.
Темно-зеленый, почти малахитовый цвет старых елок, просто зеленый цвет травы, бледно-зеленый (его называют фисташковым) цвет молодых листочков — так привязаны друг к другу, что трудно решить, давние ли они друзья или близкие родственники.
Вот еще два цвета: желтый и лиловый. Такие разные… А поссорились хоть раз? Думаю, нет. Иначе могла ли быть такой красивой клумба, на которой вперемешку растут ярко-желтые и темно-лиловые тюльпаны. И от куда бы взялся наполовину желтый наполовину лило вый цветок иван-да-марья?
Цвета-краски знают о том, что от ссор можно побледнеть, потускнеть, стереться. Да и просто не хотят, не любят цвета ссориться. Поэтому и живут спокойно и веч но. Такие уж они есть, все, кроме двух, — синего и красного.
А эти чудесные цвета очень нужны, очень красивы Это правда, это все краски и оттенки знают. Но никто никогда не стремился узнать, красный ярче синего или синий красивее красного. Зачем? Поэтому со всеми другими цветами синий и красный живут в полном согласии но между собой…
— Я!
— Нет, я!
— А я утверждаю, что я!
О чем они спорят? Обо всем, по порядку, по очереди, каждый день, каждый час. Очень сердито.
— Я — красный цвет — нужнее людям, чем вы, синий! — распалялся красный. — Нужнее, потому что само солнце — красное!
Желтый, оранжевый, рыжий, золотой, розовый, багряный и множество других цветов промолчали из вежливости, хотя были дружны с солнцем не меньше цвета красного.
— Нет, — возмущался синий, — нет! Не вы, цвет красный, а я, синий, нужнее людям. Потому что само небо синее!
Голубой, серый, розовый (черный — ночь есть ночь!), печально-лиловый и еще многие, многие оттенки и цвета тоже промолчали, сделав вид, что ничего не слышали. И правильно: зачем спорить, если ничего не докажешь.
— Ух, — не остывал красный цвет, — все равно я сильнее. Потому что я… Потому что огонь… Огонь — а он все может, — он красный, красный!
И снова промолчали оранжевый, желтый, золотой и вся тысяча, а может быть, миллион цветов и самых маленьких оттеночков, без которых огня и на свете не было бы.
А синий цвет кричал:
— Я сильнее! Захочу — погашу огонь. Я — синий цвет, я — цвет воды. Я — реки, озера, моря, океаны.
Промолчали цвета морской волны, голубые, зеленоватые, промолчал белый цвет пены морского прибоя, промолчал серебряный цвет замерзшей воды, цвет океанских айсбергов.
Молча вздохнули эти цвета. Они не хотели гасить огонь. Без него темно и холодно. Но знали они, что если синий цвет решил, что он самый-самый, словами его не переубедить. Должно что-то произойти. А пока…
— Я!
— Нет, я!
— А я утверждаю, что я!
…Наконец произошло вот что… Одна мама захотела сшить своей дочке новое платье. Мама — обыкновенная, дочка тоже обыкновенная. Только очень-очень синеглазая. Таких синих-пресиних глаз, наверное, ни у кого на свете больше не было.
— Вашей дочке пойдет голубое платье, — говорили все, — ведь у нее синие глаза. Хотя… белое или, например, желтое тоже будет неплохо.
Но мама сказала, что хочет сшить для синеглазой дочки красное платье. Почему именно красное? Не знаю почему. Но как только девочка с синими-пресиними глазами надела красное платье, всем вокруг стало светлей и радостней. Будто пришел веселый разноцветный праздник.
А вот все на свете цвета — и желтый, и голубой, и белый, и бордовый и остальные так испугались, что на секунду погасли. Ведь два цвета-недруга, красный и синий, оказались рядом. Но два враждующих цвета вели себя вполне пристойно. Они друг друга, казалось, и нс замечали. Просто нм было стыдно ссориться при маленькой девочке.
Синеглазая девочка очень полюбила красное платье и надевала его часто-часто. И, представь, скоро два прекрасных цвета нечаянно подружились. Кто из них первым нечаянно поздоровался, или попрощался, или сказал, что сегодня неплохая погода, уже давно забыто. Да и неважно это. Важно, что когда очень осторожный, самым осторожный изо всех цветов, серый цвет сказал: «Вы прекрасно смотритесь вместе. Вы просто созданы друг для друга», — красный и синий ответили в один голос:
«Спасибо, вы совершенно правы».
А синеглазая девочка и ее обыкновенная мама, та, что сшила красное платье, даже и не знали, что помирили два самых ярких, самых сильных цвета.
ШТОРЫ
Жила-была темная комната.
Хотя, нет. Так начинать сказку нельзя. Грустно. Начнем по-другому.
…Каждое утро на рассвете вставало солнце. Золотое, веселое, теплое. Даже горячее, но иногда не золотое, а красное или розовое. И обязательно доброе и красивое. Хотя бы одним своим лучом солнце заглядывало в каждое окно каждого дома. Ведь какая бы неприятность ни завелась в комнате, луч солнца все уладит. Солнце ждали. Раздвигали шторы. Лучи скользили по комнате. «Ну? Где что не так? Ясно. У кого-то болит голова». Капля солнечного света незаметно скатилась по лучику в чашку с чаем. Теперь все в порядке.
Так бывало везде, за всеми окнами. Кроме одного.
— Просто голова кругом идет, ума не приложу, что это значит, — очень удивлялось и переживало солнце.
Дело в том, что плотные сине-голубые шторы одного окна не раздвигались никогда, или, по крайней мере, уже давно. Сколько лет — солнце не помнило: у него были прекрасные длинные лучи и не очень хорошая, довольно короткая память. Но что окно занавешено просто давно, солнце знало и, как ни старалось, не могло объяснить этой странности. Ведь так или иначе кто-нибудь обязательно был бы должен раздвигать по утрам сине-голубые шторы. Но этого не происходило. Нет — и все.
— Ну, не знаю, не понимаю, — раскалялось солнце, — что за шторами? Что это значит? А если нужна моя помощь? Ах! — Солнце чуть не заплакало золотыми тягучими прозрачными слезами. — Получается, я не выполняю своих обязанностей. За всю мою не помню уж сколько миллионолетнюю жизнь не случалось такого. Ну что же в комнате?