Заночевали мы в тех самых полуразрушенных строениях. Перед этим я увидел, как захваченный обоз – телеги и карету – загоняют в лес. Я ожидал шума и треска, когда они будут продираться через заросли. Но повозки исчезли тихо, только закачались, шурша, ветки густых кустов.
В путь мы тронулись затемно, а к полудню повстречали небольшое селение. В селении была гостиница, и пост солдат. Мы благополучно миновали их, и выехали на хорошо укатанный тракт.
Глава 23
Дорога теперь всё время шла вверх, прежде покатые холмы превращались в настоящие горы. По их склонам взбирались рощицы вечнозелёных растений.
В ближайшем городке, где проводилась ежегодная ярмарка, мы избавились от большей части нашего имущества. А ещё через несколько дней разбили лагерь в хвойном лесу, зажатом между гор.
Предводитель разбойников не дал никому отдохнуть ни минуты. Стоило остановиться, все принялись за дело. Были устроены землянки, отхожее место. К концу дня все валились с ног, но работа была закончена.
Мне понравилось на новом месте. Лес здесь был густой, дикий. Наверное, в некоторые уголки никогда не ступала нога человека. Иногда я уходил от лагеря, находя всё новые укромные полянки, и чудесные, освещённые солнечным светом рощицы. Воздух был такой, что кружилась голова. Его можно было пить, как вино. И почему-то я совсем не боялся заблудиться. Стоило мне отойти от лагеря, во мне словно раскрывалась карта, и я всегда знал, где нахожусь.
Однажды меня позвали к Чеглоку в землянку. Знакомая мне Хронография была разложена на ковре. В книге открыли новую страницу. Там были горы, реки и дороги, извивающиеся меж аккуратно нарисованных ёлочек.
Главарей интересовала одна дорога. Она тянулась от границы, проходя мимо городка, окружённого на карте миниатюрным частоколом. Потом дорога начинала петлять, входила в лес, пересекала горную речку, и выбегала на большой тракт.
Меня просили прочесть все относящиеся к ней надписи. Я старательно читал, мои слушатели водили вслед прочитанному пальцами. Они стали тихо переговариваться, а я присмотрелся к месту, где линия проходила через реку. Там не был нарисован мост, как я сначала подумал. Скорее, здесь было указано направление, в котором следует переправляться. Среди стилизованного изображения кустов у берега я увидел не замеченные мною ранее буквы. Они были вписаны вручную, и чернила местами расплылись. Там было маленькое о, п, ещё ппобольше, и стрелка, указывающая вниз.
– Что ты там вынюхиваешь? – вырвал меня из задумчивости голос главаря.
Я показал. Они посмотрели, потребовали объяснений. Я ничего не смог сказать. Они немного подумали и махнули рукой.
Потом меня отпустили, и я ушёл к себе. Но загадочная надпись не давала мне покоя. Что могли означать эти буквы? И название речки показалось мне смутно знакомым. Я мучился, ворочаясь на своём лежаке, пытаясь вспомнить, пока не заснул.
Мне снился жуткий сон. Начинался он вполне невинно. Не так, как предыдущие. После случая с обозом мне долго не давали спать воспоминания. Стоило закрыть глаза, и я видел всех этих людей, наших попутчиков – сначала живых, а затем мёртвых. Только на новом месте, постепенно, впечатления стали бледнеть.
Этот сон был необычным. Сначала всё шло хорошо. Вот я сижу у реки, той самой, и смотрю на воду. Светит солнце, по реке бегут мелкие волны, искрясь на свету. Я смотрю на противоположный берег. Только что там никого не было. Теперь напротив стоит мой брат Петер. Я вижу его очень отчётливо. Он глядит на меня с укоризной и качает головой.
– Сестрица, сестрица, как же ты могла забыть это место?
И я вдруг понимаю. Река, переправа, сильное течение, подводные камни – место, где утонул Петер. Смысл надписи, сделанной вручную на карте, стал прост и очевиден.
Я вдруг замечаю, что одежда брата покрыта речной травой и тиной. Потом Петер берёт свою голову, поправляет её синими пальцами, и она свободно проворачивается в воротнике.
– Братик, что у тебя с головой? – в невыразимом ужасе спрашиваю я, и он отвечает:
– Меня протащило по камням. Думаешь, это просто? Посмотри, что стало с моей лошадью, – он показывает на стоящего рядом коня. Тот тоже покрыт тиной, а ноги его оказываются вполовину короче обычного.
– Обломились, вот так-то, – замечает Петер, и опять обращает взор на меня.
– Твой друг умрёт, – говорит он.
– Нет, – взмолился я, – нет, пусть это будет не он.
– Хорошо, – говорит брат, – пусть это будут они. Тебе тоже грозит смерть. Ты знаешь, что…
Он внезапно оборачивается, смотрит на что-то, невидимое мне, а я просыпаюсь.
Я подскочил на своём лежаке, хватая воздух ртом, и чувствуя, как колотится сердце. Опустил ноги на пол, и наткнулся на черепки разбитого кувшина. Тот стоял на сундучке у изголовья. Должно быть, я столкнул его, ворочаясь во сне. В ушах у меня ещё стоял звон бьющегося кувшина, и голос покойного брата.
В землянке показалось невыносимо душно. Я откинул тряпку, закрывающую вход, и выбрался наружу. Была глубокая ночь.
Я двинулся в сторону центральной землянки. В темноте ночи она выглядела только чуть более чёрным пятном. Я уже нащупывал вход, когда железные пальцы ухватили меня за плечо так, что я вскрикнул.
– А, это ты, Тайса, – это был наш ночной страж, Бобр. – Что, приспичило?
– Мне нужно срочно поговорить с Чеглоком…
– Что тебе нужно, я знаю, – перебил он. – Только не пущу. Сама знаешь, ночь накануне дела.
Это все знали. Перед тем, как идти на дело, главарь ложился засветло. «Мне не нужны сонные мухи», – говорил он. Поэтому обычно в таких случаях лагерь затихал очень рано.
– Если что-то срочное, скажи мне, утром будут выезжать, передам.
Я замялся. Постепенно ужас проходил, оставляя место сомнению. Я почувствовал себя глупо. Что я скажу? Что девица видела страшный сон? Все посмеются, только и всего.
– Я не могу тебе сказать. Подожду здесь, пока он выйдет.
– Тогда пойди к себе, оденься. Ночь на дворе, а ты в исподнем.
Я посмотрел на себя, и понял, что выскочил из землянки в одной ночной рубашке. Теперь влажная ткань холодно липла к телу. Направившись к себе, я услышал вслед:
– Эй, красотка! А где твои титьки? – и Бобр засмеялся.
Пока, сидя у землянки, я ожидал пробуждения лагеря, настроение моё успело смениться множество раз. То я решал ничего не говорить, и немедленно идти спать. То так же решительно собирался предупредить, и будь что будет.
Должно быть, я задремал. Потому что, когда, вздрогнув, поднял голову, уже светало. Участники дела уходили. Решившись, я бросился вслед.
Остановив главаря, я выпалил единым духом всё, что мог сказать.
Уже договаривая, заметил изумлённые лица окружающих. Стоило мне замолчать, как Молль, укоризненно качая головой, зацокал языком. Я перевёл взгляд на Чеглока и увидел его ледяные глаза. Я совершил ужасную ошибку. Мне следовало всё сказать без свидетелей. Я опустил голову, ругая себя в душе. И оплеуху, отвешенную Чеглоком, посчитал вполне заслуженной.
Они ушли, а я всё стоял, глядя им вслед.
– Ну, и где же твой человек?
– Он должен подать условный знак, – секретарь, нахмурившись, посмотрел на солнце, сияющее сквозь ветки деревьев. – Ваше высочество, не стоит вам здесь находится.
– Мы можем спрятаться вон в тех кустах, – капитан указал на ближайший орешник. – Оттуда всё прекрасно видно.
Пробравшись сквозь кусты, они стали ждать. Свистали птицы. Шумел ветерок в высоких кронах деревьев.
– Сигнал, – капитан осторожно отвёл в сторону ветку.
– Я ничего не слышал.
Теренс вышел на середину небольшой полянки, покрытой густой травой и растущими повсюду молодыми деревцами. Из-за куста шиповника выскользнул человек. Постоял, озираясь, и двинулся к секретарю. Они обменялись несколькими словами, Теренс обернулся и помахал рукой.
– Этот человек сказал условные слова, – секретарь вернулся к ожидавшим результатов встречи беглецам. – Он обещает, что проведёт нас до самого места.