Удивительно, как много человек может, когда у него нет выхода. Через небольшое время я привык к своему положению, и даже приобрёл авторитет. Суеверие и неграмотность большинства разбойников сделали своё дело. Теперь, если даже они сами, по моему убеждению, могли с чем-то справится, они прежде бежали ко мне. Я смотрел в стеклянный шар, если нужно, использовал лечебные травы И всё ждал, когда все засмеются, и скажут: «Хорошая была шутка! Ну, хватит, поигрались и будет!» Но этого не происходило.
Так прошло несколько лет. Мы кочевали с места на место, нигде подолгу не задерживаясь. За это время состав нашего маленького отряда почти не изменился. Чеглок был хорошим командиром. Менялись только его любовницы, приходили, оставались некоторое время, потом исчезали. И всё начиналось сначала.
На исходе второго года я заметил, что подрос. Окреп. Однажды я со смешанным чувством ужаса и радости увидел на своём лице признаки отрастающих усов. В панике тут же кинулся к главарю. Ворвавшись к нему в землянку, спугнул оказавшуюся в тот момент с ним очередную его девицу. Та в страхе забилась в угол. Все его девицы почему-то меня боялись. Отослав девушку, Чеглок выслушал меня, порылся у себя в сундучке и вручил бритвенные принадлежности.
Глава 25
Вздрогнув, я выпрямился в седле и вцепился в поводья. Предавшись воспоминаниям и задремав под жарким солнцем, я не заметил, как мы выехали на тракт. Самый короткий и опасный участок пути. Ни впереди, ни позади нас никого не было видно. Я снова прикрыл глаза, собираясь ещё немного подремать. И тут у развилки показались верховые.
Это был патруль. Уходить с дороги было поздно, и мы продолжали двигаться вперёд. Обычно нас мельком оглядывали, и пропускали.
Мы их уже почти миновали – несколько конников в цветах местного гарнизона, когда один патрульный положил руку на поводья моей лошади.
Я взглянул ему в лицо. Это был рыжеволосый молодой человек, весь в веснушках. И я узнал его. Тот переход с чужим обозом казался мне уже нереальным. Я почти забыл всех этих людей, и рыжего мальчика в новеньком мундире рядом с командиром. Теперь он был в офицерских нашивках.
Я смотрел, как на его мальчишеском лице бледнеют веснушки. Он сказал срывающимся голосом, глядя мне в лицо:
– Это вы. Как странно. Каждый раз, как мы видимся, происходят неприятные события, вам не кажется?
Я открыл рот, мучительно подыскивая ответ. Но он не дал мне вставить слово.
– Кто-то тогда поменял указатель на дороге, и целый торговый обоз исчез на заброшенном участке пути. А вы ведь тогда были с ними? Рад, что вы в добром здравии! Может быть, вы ответите на мои вопросы?
Он повернулся к рядом стоящему всаднику, и сделал знак рукой. Одновременно произошло сразу несколько событий.
Я услышал тихий, переливчатый свист охотящейся хищной птицы. Невольно поднял голову. Тут же Молль выстрелил из обоих пистолетов.
У меня заложило уши. Веснушчатый офицер повалился с коня. Другой всадник рядом с ним клонился в седле, на боку у него расползалось кровавое пятно. Выстрелить больше не успел никто.
В оцепенении я смотрел, как две группы вооружённых людей молча и страшно режут друг друга. Слышен был лишь лязг, топот кружащихся коней, и тяжёлое дыхание.
Никто не мог взять верх, когда на дороге показались конники, сопровождающие чью-то карету. Заметив издали схватку, они поспешили к нам. Я видел, как взлетала пыль из-под копыт их лошадей. Мы рванулись с дороги.
Оставшиеся в сёдлах патрульные бросились за нами. Молль бросил мне пистолет: заряжай. Но наши преследователи успели выстрелить первыми. Отставший Филин взмахнул руками и повис, зацепившись за стремя. Наш главарь, перегнувшись с седла, вцепился в его ремень. Тут же подоспевший патрульный ухватил Филина с другой стороны.
Они тянули раненого каждый в свою сторону. Ещё один патрульный подскакал, стреляя в упор. Лошадь Чеглока, отчаянно заржав, рухнула на землю. Мы с Моллем выстрелили одновременно. Преследователи приостановились, Жак втащил главаря к себе в седло. И мы, бросив товарища, оторвались от преследователей, влетев в сосновый лесок.
Добравшись до лагеря, Чеглок велел сниматься с места. Меня, Жака, и Комарика позвал к себе. Вскоре поспешно сворачиваемый лагерь покинули несколько всадников, мчащихся во весь дух.
Подъехав к ближайшему городку, мы спешились. Мы знали, где размещаются казармы. Туда, по нашим расчётам, и должны были привезти Филина. На окраине остановились у неприметного, чистенького домика. Жак постучал в окошко, выглянула женщина. Потом дверь отворилась, и нас пригласили войти.
Скоро на улочке напротив казармы давала представление группа уличных артистов: два жонглёра и музыкант, играющий на нескольких инструментах. Немного поодаль расположился лоточник с расписными куклами и марионетками.
– А если они уже проехали? – тихо спросил я, перебрасывая в руках цветные шарики.
– Не должны, – прошипел Жак, ловко крутя вокруг себя горящий факел.
Комарик усердно мучил флейту, одновременно качая ногой барабанную колотушку.
Нам повезло – в это время здесь проходила ежегодная ярмарка, и городок был наполнен самыми разными людьми. Вокруг нас собралось несколько человек – в основном ребятишки. Миновал полдень, обеденный час прошёл, и прохожих было немного.
Наконец наше ожидание было вознаграждено – из казармы показались несколько солдат. И они несли с собой на одеяле человека. Наши зрители тут же обратили своё внимание на новое развлечение. Мы тоже изобразили вялое любопытство, не прекращая своего занятия. Наш музыкант воспользовался передышкой, прочистив флейту. Только у лотка с куклами какой-то горожанин торговался с разносчиком.
– Говорю тебе, слишком дорого за эту куклу. Я бы взял вот эту – в красном, для своего мальчишки.
Зеваки, загораживающие обзор, наконец потеряли интерес к солдатам, и немного расступились. Лоточник продемонстрировал покупателю куклу в ярко-красном кафтане. Комарик продул флейту, извлёкши из неё несколько звуков на пробу.
Солдаты подняли нашего Филина, неподвижно лежащего на носилках, и потащили дальше по улице.
Мы же продолжили представление. Но вскоре обошли немногочисленных зрителей по кругу, собрав скудную плату, подхватили свой инвентарь, и ушли.
Какое-то время за нами тянулись мальчишки. Потом, когда мы присели в тени перекусить, отстали, и вскоре мы уже поднимались на крыльцо неприметного домика.
Там же оказался и купивший куклу горожанин. Он снял шапку и вытер вспотевший лоб, поросший редкими бесцветными волосами. Это был Сапог.
Появилась давешняя женщина. Она принесла узел с одеждой. Все, кроме Сапога, быстро переоделись и ушли. Он же сунул мне в руки узел с тряпьём, велев одеваться. Это была одежда мальчика, простая, но добротная. Сам он уже успел переодеться, и превратился в солидного аптекаря.
– Ты мой ученик, запомни.
Потом он взял ножницы, и с хрустом обрезал мне волосы. Отдал срезанные пряди вошедшей женщине, и сказал, глядя на меня:
– Не плачь. Так надо.
Мы уезжали вдвоём. Когда вместе с толпой местных крестьян, покидающих городок, мы с Сапогом пересекали мост, у ворот я увидел новенькую виселицу. На ней качался повешенный. Ветер повернул его, и я узнал Филина.
Наконец, кто поодиночке, кто по двое, мы собрались в условленном месте. Когда все устроились в новом лагере, я, мучимый одним вопросом, зашёл к Комарику, который делил одну землянку с Сапогом. Он, по обыкновению мурлыча себе под нос, устраивал лежанку в дальнем углу. Не разобранные ещё вещи лежали на земле.
– Скажи, зачем мы всё это делали? Ведь всё равно его повесили?
Комарик бросил заниматься лежанкой, и присел над своим походным мешком. Достал флейту, повозился с ней. Потом приложил к губам. Раздался лёгкий звук, похожий на хлопок. Из прислонённого к покатой стене землянки обрубка древесного ствола торчала неприметная стрелка. Она была похожа на шип колючего кустарника.
– Нельзя отбить, так можно помочь. А повесили они уже мёртвого.