И действительно, счастье руководителя — палка о двух концах.
Радость от того, что Петру Мироновичу удалось выхлопотать у центра большие деньги на осушение Полесья, сменилась осмыслением негатива вмешательства человека в природу, и он корил себя за то, что не прислушался к тем специалистам, которые выступили против тотальной мелиорации.
Да и остановить огромную, насыщенную мелиоративной техникой машину, получившую крупные ассигнования, было непросто: за этим стояли тысячи людей, а за ними — их семьи.
Однако позитива было больше, и это давало Машерову право рассчитывать, что народ расположен к нему, а потому он должен отстаивать прежде всего его интересы.
Много разговоров ходило в те времена вокруг взаимоотношений Машерова с Брежневым.
Следует отметить, что многое здесь — плод воображения.
Брежнев долгие годы хорошо относился к Машерову, приглашал его на отдых, дарил охотничьи принадлежности.
Именно он, несмотря на возражения Госплана СССР, поддержал предложение Машерова о строительстве в столице советской Белоруссии метро.
Аналогичная ситуация была и с присвоением Минску звания «Город-герой», против чего категорически возражал Председатель Президиума Верховного Совета СССР, член Политбюро ЦК КПСС Н. Подгорный.
Когда волынка надоела, Машеров предпринял манёвр и поручил белорусским кинематографистам снять фильм «Руины стреляют в упор» по документальной повести собственного корреспондента «Правды» по Белоруссии И. Новикова.
Однако фильм в прокат не пустили.
Тогда на одном из заседаний Политбюро Машеров обратился лично к Л. Брежневу с просьбой ознакомиться с этой документальной лентой.
Брежнев улыбнулся и предложил членам Политбюро посмотреть фильм всем вместе.
После просмотра Машеров встал и опять обратился к Брежневу, напомнив ему о том, что у него на столе давно лежит проект Указа о присвоении Минску звания «Города-герой».
Генсек спросил у членов Политбюро, есть ли возражения. Все, в том числе и Подгорный, промолчали.
«Тогда будем считать, что решение принято», — сказал Брежнев и, пожав руку Машерову, добавил, что указ будет обнародован накануне 30-летия освобождения Минска от немецко-фашистских захватчиков.
Так и произошло, однако вручение награды состоялось только через четыре года.
Брежнев закрепляет на городском знамени Золотую звезду и орден Ленина.
Мне приходилось заниматься вопросами подготовки к приезду Брежнева в Минск 25 июня 1978 года, видеть его на расстоянии протянутой руки и наблюдать за поведением понаехавшей свиты.
По жёлтому уставшему лицу и старческой походке генсека было видно, что он нездоров, устал. Зато камарилья почувствовала себя вольготно.
Особенно Брежнева впечатлила речь первого секретаря Минского горкома КПБ Г.Г.Бартошевича, которую мы подготовили с работавшим тогда в горкоме будущим первым Министром иностранных дел Беларуси Петром Кравченко.
Брежневу очень понравилась манера выступления с трибуны Бартошевича, в молодости работавшего диктором на белорусском телевидении.
Он умел своим зычным и приятным раскатистым голосом воспроизводить текст так, что казалось — говорит без бумажки.
Повернувшись к Устинову, Брежнев при включённых микрофонах заметил: «Вот это первый секретарь!»
Зал онемел, поскольку воспринял эту фразу не в прямом, а в переносном смысле.
Тогда и пошли досужие разговоры о возможной замене Машерова, хотя реальной почвы под ними тогда не было.
Если бы сплетники видели, как уставший Брежнев по-приятельски обнимал Машерова на вокзале, то всё бы поняли.
Подарок Брежневу.
Отъезд Брежнева из Минска.
Период борьбы Петра Мироновича за личное присутствие Генерального секретаря ЦК КПСС на торжественном мероприятии был связан с цепью интриг, которую затеяли против него сначала идеолог партии М.Суслов, а потом председатель КГБ Ю. Андропов с целью не допустить продвижения Машерова в аппарат ЦК КПСС.
Суслов, узнав о возможном продвижении Машерова ему на замену, воспользовался тем, что Пётр Миронович в ходе дискуссии на XXIV съезде КПСС резко выступил против платформы «еврокоммунизма», обронив фразу: «Мы не допустим того, чтобы идеи коммунизма были растасканы по национальным квартирам».
На это заявление особенно болезненно отреагировал секретарь французской компартии Жорж Марше, порывавшийся даже уехать.