Рождение внука должно б было изменить решение: если сын провинился, то новорождённый внук получал неотъемлемое право на престол!
Зачем бы определять именно число? Пролежало оно 16 дней в кармане, для чего же напоминать о том, для чего напирать, что письмо писано за 16 дней? Ясно, что была какая-то задняя мысль. Она видна и в подстрочном примечании к печатному розыскному делу: «Понеже писано то письмо до рождения царевича Петра Петровича за 18 дней, и тако в то время был он, царевич Алексей Петрович, один».
Что за странное намерение отдать письмо в руки царевичу в публике, перед множеством свидетелей, в день погребения жены?
Письмо носит явные признаки сочинения, с риторикою: его, верно, писал грамотей на досуге, не Петр, выражавшийся и не в таких случаях отрывисто. Да и на что письмо? Разве нельзя было передать всё ещё сильнее на словах?
Во всем этом действии нельзя не видеть чёрного плана, смётанного в тревоге белыми нитками.
Как же объяснить это загадочное событие?
Верно, у Петра давно уже возникла мысль отрешить от наследства Алексея, рождённого от противной матери, не разделявшего его образ мыслей, не одобрявшего его нововведений, приверженного к ненавистной старине, склонного к его противникам. Верно, он возымел желание предоставить престол детям от любезной своей Екатерины. Екатерина, равно как и Меншиков, коих судьба подвергалась бы ежеминутной опасности в случае смерти царя, старались, разумеется, всеми силами питать эту мысль, пользуясь неосторожными выходками царевича. Они переносили Петру все его слова, толковали всякое движение в кривую сторону, раздражали Петра более и более. И вот лукавая совесть человеческая, вместе с сильным умом, начала подбирать достаточные причины, убеждать в необходимости действия, оправдывать всякие меры, она пугала прошедшим, искажала настоящее, украшала будущее – и Пётр решился! Он решился, и уж, разумеется, ничто не могло мешать ему при его железной воле, пред которою пало столько препятствий. Погибель несчастного царевича была определена. В средствах нечего было ожидать строгой разборчивости: Пётр в таких случаях ничего не видал, кроме своей цели, лишь бы скорее и вернее кончено было дело.
Погодин М.П. (1). С.430-431
Так объяснял г. Погодин, и это-то обстоятельство, по нашему мнению, всего более лишает нас возможности объяснить подачу письма иным способом, как её объяснил г-н Погодин.
Костомаров Н.И. (2). С. 15
Письмо было написано до рождения внука, а теперь, на другой день после отдачи письма, царица родила и сына – царевича Петра. Алексей должен был помнить слова Куракина: «Покамест у мачехи сына нет, то к тебе добра; и, как у ней сын будет, не такова будет». Близкие люди рассказывали, что когда царевич Пётр родился, то Алексей много дней был печален…
Соловьев С.М. (1). Том XVII. С. 54
Сначала, разумеется, и в голове у Петра всё было смутно, одним планом сменялся другой, ничего определённого, всякое новое обстоятельство могло изменять предположения, выжидались удобные случаи. Кронпринцесса начала рожать детей. Это увеличивало затруднения Петрова плана на пути к предположенной цели. Пора приступать к действию. Но вот она родила сына. Это уже совершенно расстраивает виды. Ждать нечего. Начертывается план атаки, говоря языком того времени, устраиваются траншеи, подводятся апроши, и только последний день штурма предоставлялся случаю. Внезапная кончина кронпринцессы, с которой, по слухам, жил муж нехорошо, подает сигнал. Сочиняется задним числом первое письмо и отдаётся царевичу в день её погребения. Так начинается комедия, которая должна была разыграться страшной трагедией, беспримерной в летописях государств и народов, от которой содрогается сердце и приходит в недоумение рассудок.
Письмо – это обвинительный акт, на который предполагалось сослаться впоследствии.
Погодин М.П. (1). С.431-432
…Он оставил ему в октябре 1715 г. перед отъездом в Голландию записку, в которой требовал от него изменить своё поведение и постараться изучить всё, что надлежит знать великому монарху, в особенности же военное дело. Всё содержание этой записки было выдержано в выражениях, способных проникнуть в самое грубое сердце, а заканчивалась она словами: «Не воображайте себе, что, поскольку у меня нет другого сына, я хочу лишь навести на вас страх. Я определённо лишу вас права наследования, если Богу будет угодно, поскольку всю свою жизнь я рассматриваю только как служение моей Родине и благу моего народа. Как же я могу смотреть на вас, становящегося недостойным править ими. Я предпочту передать свою корону иностранцу, который будет достоин носить её, нежели своему сыну, вовсе её недостойному».