К тому времени как мы возвращаемся и каждый из нас держит бумажный пакет наполненный гамбургерами, сделанными из мяса бизона, чипсов, помидоров, крекеров и сыра, обойти тему «думать о Пенни», становится невозможно.
Потому что я вижу её прямо перед домом. И она не одна. Они садятся в машину, и Игорь открывает дверцу, чтобы ей помочь. Она улыбается, он улыбается, и я перестаю улыбаться. Сучка одета как в тот день, когда мы поехали в тюрьму, и накрасилась, и поцеловала его в щёку, и села в машину, а он выглядит как спортсмен, который выиграл гонку. Затем они уезжают, и я хочу знать, куда они едут, я хочу знать это прямо сейчас, и что они собираются делать, и если он её тронет, то я оторву ему руки. Быстро, в течении полминуты, прокручиваю эти мысли стоя на тротуаре и наблюдая, как удаляется автомобиль. Виски больше недостаточно, неожиданно я чувствую, как прочищаются мозги, как если бы я выпил декалитр кофе, и в один и тот же адский момент, внезапно чувствую себя как в тумане. Но этот туман совершенно другой, и не имеет никакого отношения к алкоголю. Он связан с убийственной ревностью, которая вторгается в меня как мировая война.
Я возвращаюсь домой, поднимаюсь по лестнице и не замечаю Франческу, пока не возвращаюсь в мансарду и не бросаю пакет на стол и не начинаю ощущать себя в тисках непонятной лихорадки. Тогда замечаю её рядом, и она внимательно смотрит на меня.
— Ты влюблен в эту девушку? — спрашивает прямо, без полумер.
Я начинаю смеяться, взрыв смеха, который падает как соль и месть.
— Что, твою мать, ты несёшь? — кричу я, и ищу сигарету.
«Куда я положил пачку? Куда я положил эту грёбаную пачку?»
Нахожу её и вытаскиваю одну, прикуриваю, и курю, и смеюсь, пока Франческа вообще не думает улыбаться.
— В эту? Ты её видела?
— Я её видела, да, а также видела, как ты на неё смотрел.
— Как я на неё смотрел? — спрашиваю развязанным тоном. Между ней и Шерри можно провести соревнование – кто ляпнет самую большую хрень.
— Как ты должен был смотреть на меня, когда я вернулась.
— Не говори ерунды, Фран.
— И тогда можно узнать, что происходит?
— Ничего, у меня ничего не происходит, окей?
— Ты трахался с кем-то другим, кроме неё?
Этот вопрос заставляет меня вздрогнуть.
— Что…
— Я не думаю, что так сложно ответить. С тех пор, как ты её поимел, ты трахался с другими или только с ней?
— Только с ней, — признаю я, — но это ничего не значит.
— Ты целовал её во время секса?
— Фран, а сейчас хватит, ты начинаешь трахать мой мозг в этом допросе с пристрастием.
— Нет, если здесь и есть кто-то, кому трахнули мозг, так это я. И это не допрос с пристрастием, я просто хочу понять, что с тобой происходит. Я тебя таким никогда не видела.
— Каким таким?
— Словно после катастрофы. У тебя трясутся руки. У тебя глаза не горели так даже тогда, когда мы убили этого парня. Ты целовал её, когда трахал?
— Да, но что ты хочешь этим сказать?
— Я не знаю, но хочу знать, есть ли у меня место в твоей жизни.
— Конечно, есть! Ладно, я трахался только с Пенни и целовал её. Но из-за этого спрашивать меня, если…
— Итак, например, если бы я тебе сказала – давай немедленно уедем, забудь её, ты никогда не узнаешь, куда она сегодня вечером ушла, и что она делала с этим парнем, и ты больше её не увидишь. Что бы ты мне ответил?
Смеюсь, нервно гася сигарету в пустой пивной банке.
— Я бы тебе ответил окей! Рванём прямо сейчас. Я соберу сумку, и мы валим! Но ты, правда, думаешь, что я… мне не плевать на… ту, что там? Ты спятила, Фран, ты ужасно ошибаешься. Мы встречались только потому, что она мне платила! И я сделал это по ходу дела. В чём проблема? Я не думал, что тебе важно, где я припарковываю член, когда тебя нет.
— Где член, нет. Но для меня имеет значение, где ты припарковываешь сердце.
Смеюсь еще сильнее, и меня самого пугает, как остро звучит голос. Кажется, что этот смех способен распилить алмаз и так смеётся дьявол, лишённый какой-либо надежды.
— Я соберусь, и мы уедем, хорошо? Так что хватит болтать ерунду, — говорю я решительно.
Беру сумку и начинаю заполнять яростными и показными движениями. И пока это делаю, повернувшись спиной к Фрасческе, которая сохраняет молчание, я не могу выбросить из головы образ этих двух, рядом с домом. Она смеялась, смеялась! Выглядела счастливой и поцеловала его рядом с губами, и я дам руку на отсечение, но вечером он попытается её трахнуть. И поскольку он не дурак, то не будет жестоким как Грант и она скажет ему – да, она скажет ему – да. Она откроется для него, как открывалась для меня.