Тогда, решительным шагом она подошла к кровати и села. Маркус наливал кофе в чашки и не сразу обратил на это внимание. Когда он увидел её на кровати, то нахмурился, вместо того, чтобы позлорадствовать. Кофе вытек на стол.
— Какого чёрта...
— Ты принесёшь мне этот кофе? Я тоже собираюсь сегодня ночью поразвлечься.
Он подошёл, серьёзный и яростный.
— Скажи, что ты пошутила, и мы закончим на этом.
— Я вообще не шутила. Не ошибайся на мой счёт. Я не крылатая фея и не хочу твоей любви, я просто хочу секса. Трахни меня, как ты делаешь с другими и перестань создавать угрызения для совести.
— Пенни, ты не понимаешь, какой огонь собираешься зажечь.
— Я понимаю, ещё как. Я разглядела огонь.
Она указала на его джинсы, где совершенно чётко виднелся знак огня, о котором говорили. Очевидная эрекция натягивала ткань его брюк.
«Из-за меня?»
Итак, Маркус сел на кровать. Бросил на неё последний яростный взгляд и затем, без каких-либо других остановок, сжал рукой её затылок и поцеловал. В итоге, Пенни лежала, а его язык вновь, в течение нескольких последних странных часов, бороздил её губы, рот, зубы. Мягкий, проникающий, лишающий девственности. Она облизывала его в свою очередь, тяжело дыша, как та, что знает чего хочет, даже если была не совсем в здравом уме. Может быть, она должна сказать ему, что ещё девственница, но, если бы она это сделала, то он бы отступил, Пенни была в этом уверена. А она не хотела, чтобы Маркус отступал.
Маркус проскользнул рукой под платье, которое шумело, как рой пчёл. Должно быть, мудак раздел многих женщин. Или, возможно, только одну, но внимательно. Он двигался, как если бы точно знал, где всё находиться: петли, крючки, то, что необходимо поднять и то, что необходимо заставить соскользнуть. Снял с неё платье через голову, и Пенелопа покрылась мурашками от абсолютной любви и скрытого страха. Сердце стучало так, как оно бьётся в мгновение перед смертью, с силой последнего прощай. Она оказалась в трусиках и лифчике перед его глазами, рассматривающими её, и спросила себя: был ли это только один из многих снов, которые она видела по ночам за последний месяц? Его руки снимали всю одежду, а его язык, медленно, но импульсивно дегустировал кожу, и говорили ей, что всё реально, слишком реально. Маркус нежно надкусил её соски. Гладил их кончиками пальцев, наполняя её лёгким ознобом, бьющимся с сердцем в одном и том же темпе.
Затем скользнул к бёдрам. Он поцеловал и там, зафиксировав её ноги. Пенни ненадолго потеряла чувство реальности, места, времени. С взглядом, зафиксированным на окне в крыше, мокром от лёгкого и тихого дождя, и на самом деле ничего не видя, потому что её глаза наполнились крошечными искрами удовольствия и счастья. Она наслаждалась этим ненасытным прикосновением к центру её тела, которым угощала как полной чашей. Ничто её не волновало, и если бы она могла, то, осталась так на всю оставшуюся жизнь. Однако, немного погодя, Маркус оторвался от неё. Он поднялся на ноги и посмотрел на неё глазами голодного хищника. Замер рядом с кроватью, в полумраке. Наконец он испустил вздох, который был почти как хрип и снял штаны. На мгновение Пенни затрясло, как это случилось в переулке. Но страх того что он будет внутри, был меньше чем нужда и желание чувствовать его внутри.
Маркус достал из ящика презерватив. Быстро открыл зубами. Собрался раскатать, но Пенни остановила его.
— Могу это сделать я? — спросила она.
«В какой части меня пряталась эта бесстыдная тварь? Из какого романа, фильма или сериала я научилась такой наглости?!»
Он кивнул, и она увидела, что его горло дернулось при глотании, как будто смотрел на происходящее и видел что-то новое и таинственное, хотя, должно быть делал в миллионный раз. Пенни попыталась сдержать дрожь своих неуклюжих рук. Попыталась не показаться глупой, той, что никогда не делала такого. Никогда этого не делала, и поэтому чувствовала себя немного глупо, но справилась лучше, чем ожидалось.
Затем они вновь легли. Маркус поцеловал её снова, целовал так хорошо, что она могла бы испытать оргазм только от его языка, переплетающегося с её собственным. Затем стиснул бедра, подняв немного, и вошёл в её тело.
Спустя мгновение, удовольствие исчезло, уступив место острой боли. Это было, как если бы кожу ранили лезвием раскалённого металла. Она имела полное право закричать: «Остановись, подожди, двигайся медленно, я сделана из стекла».
Однако не сказала. Вырвался только небольшой крик, который мог быть ошибочно принят за звук удовольствия, и сдерживала слёзы.