Когда он закончил, она наблюдала, как Маркус прошёл на кухню и начал пить большими глотками воду прямо из бутылки. Он провел тыльной стороной руки по губам, а затем, казалось, вспомнил о её присутствии.
Он уставился на неё. Пенни почувствовала отчаянную потребность оказаться вновь голой на его кровати. Проглотила слюну, прикусила губы и вспомнила истинную причину, по которой поднялась.
— Я принесла тебе вот это, — сказала она, протягивая руки и показывая свою небольшую добычу. — Тебе написала Франческа. А здесь те двести пятьдесят долларов за то, что ты сделал вчера. — Сразу же почувствовала, как покраснели её щеки, думая о непристойном смысле этого утверждения. Казалось, что она платила за его сексуальные услуги.
— За то, что сопровождал меня на вечеринку, я имею в виду, — поспешно и взволнованно добавила она.
Взгляд Маркуса был твердый и холодный как железо.
— Положи всё на стол, — приказал ей. Она кивнула и когда, практически, положила письмо на стол, ей показалось, что оно не хотело отрываться, словно было приклеено к кончикам пальцев.
— Окей, тогда я пойду.
Когда она приблизилась к двери, Маркус догнал её тремя большими шагами. Он был потный, но его запах не был неприятным, а казался чем-то опасным. Ей нравилось. Ей нравилось даже слишком. Он оказался так близко, такой высокий, что для того, чтобы посмотреть на него, ей пришлось наклонить голову так, как цветок пригибается от ветра.
Она надеялась, что это произойдёт, но, как всегда, Маркус удивил её. Пенни должна смириться с тем, что он и романтика не являлись братьями и даже не дальними родственниками. Или, возможно, он и романтика презирали друг друга, когда он не был влюблен. И так как он не был влюблен, то не терял времени на болтовню. Почти заблокировав её у стены, но, не касаясь, он сказал:
— Я хочу трахаться. Ты не против?
Она должна бы сказать: «Нет, вчера произошла ошибка и лучше всего, если забудем, и с такими вещами не шутят», и бла-бла-бла. Вместо этого сказала только:
— Да.
Одну руку, всё ещё покрытую бинтами, Маркус положил на её плечо и привлёк ближе к себе. Его язык исследовал Пенни, как пальцы вора прощупывают секретный ящик. Другой рукой он возился с её нижним бельём, и в одно мгновение Пенни снова очутилась без колготок и без трусиков, с задранной до пупка юбкой, показывая свой голый живот.
Не поняла, как попала на диван, но на самом деле оказалась там, сидя на одеяле глубокого синего цвета, с широко раскрытыми ногами, как открываются лепестки ириса, а губы Маркуса целовали между бёдер её влажные складки. Стоя на полу на коленях и с лицом, погружённым в неё, он ей казался богом, прекрасным и добрым, и она погладила его волосы.
Пенни откинула голову на спинку дивана и испустила вздох чистого наслаждения. Она чувствовала себя влажной, как трава на заре, жидкой, как расплавленное золото, а рот Маркуса на её теле, похоже, был точно создан, чтобы заставить её всё позабыть, всё кроме его покоряющего языка.
В какой-то момент, он взял её на руки и понес на кровать. Покрывало испачканное кровью испарилось, была только белая простынь. Она лежала головой на подушке, а Маркус прилёг рядом с ней, снова развел её ноги и начал прикасаться пальцами. Пенни закусила губы и не смогла сдержать застенчивый стон, когда его указательный палец вошёл в её нежную плоть. Но он не причинял ей боль. Это было неописуемое ощущение, как покалывание, дрожь, биение, лишающее дыхания желание. С самого начала палец Маркуса двигался медленно и осторожно. Настолько нежно, что, кажется, не являлся частью той же самой руки, что, незадолго до этого, наносила могучие удары по кожаному мешку.
Она едва услышала в ухе его голос, который спросил:
— Тебе больно?
Прошептала ему в ответ абсолютно искреннее «нет».
Тогда он начал двигаться с большей решительностью, дотрагиваясь до неё внутри так искусно, как если бы в одном пальце были сто рук. Пенни закрыла глаза, испытывая эти чувства, это удовольствие, которое раскрывалось как роза. Вначале бутон, потом открытый цветок – живой и пульсирующий. Это было, как будто сердце находилось там, внизу, ещё одно спрятанное сердце. Оргазм вырвал из неё ошеломлённый крик, вышедший наружу странным звуком – чувственный как древний звук, который издаёт женщина, испытывая наслаждение.
Когда она издавала последние тяжёлые вздохи, хватая ртом воздух, Маркус поцеловал её в губы, как будто хотел проглотить её голос, и было трудно, так трудно не закричать: «я люблю тебя» прямо ему в рот.
Она думала, однако, об этом она только думала.