Наконец я сам пошел к Президенту и положил перед ним его же указ. Мне показалось, что Ельцин сильно удивился, увидев эту бумагу. Он немедленно своей рукой исправил на моем экземпляре документа обозначенную в указе сумму, уменьшив ее ровно в десять раз, и расписался. Понятно, что формально юридической силы это не имело, но фактически являлось обязательным к исполнению указанием. Настроение у Ю. Петрова ухудшилось, а у меня улучшилось. В конце концов он почти ничего не получил, но факт этого указа сам по себе показателен.
Я не помню ни одного случая какого-либо серьезного давления на меня в тот период со стороны лиц из окружения Президента. Правда, все они знали о моем жестком характере и, однажды наткнувшись на стенку, затаили обиду. Не без их участия, впрочем, тогда вдруг вышло постановление, по которому поручения помощников Президента должны были истолковываться практически как поручения самого Б. Ельцина. Никого не поразила нелепость этого указа. Я, однако, сразу понял, что оно адресовано лично мне, так как я не раз игнорировал незаконные указания помощников Президента, но особых проблем, тем не менее, это мне не доставляло. Может быть, пару раз звонил помощник Президента Корабельщиков, отвечавший тогда за поездки по регионам и сбор челобитных местных начальников, и я спорил с ним по поводу отдельных поручений. Но жесткого давления не было.
Как ни странно, в свете последующих заявлений и разоблачений, я не помню ни одного звонка со стороны президентских охранников А. Коржакова или М. Барсукова. Я так себя позиционировал внутри правительства, что меня вообще никто не пытался пугать и заставлять что-либо делать помимо собственной воли. Поэтому потом меня и не хотели видеть в правительстве слишком независимый и самостоятельный.
Честно говоря, меня даже удивили появившиеся впоследствии разговоры о всемогуществе А. Коржакова. В 1993 году все понимали, что он близок к Президенту, но не более того. Ни он, ни его соратники никакого влияния на меня или деятельность Минфина не оказывали. Напротив, возникало впечатление, что они хотят "дружить", то есть они еще не чувствовали за собой безграничной власти.
Однако в 1994 году ситуация радикально изменилась. А. Коржаков стал "серым кардиналом" в Кремле, и его могущество многим казалось воистину безграничным. Уверен, что этот феномен в значительной мере был порожден самими чиновниками, которые сами начали стелиться перед А. Коржаковым. Были бы другие, более принципиальные министры, не было бы у нас позорного культа телохранителя Президента.
То же самое и с печально известным Национальным фондом спорта (во главе с моим однофамильцем Федоровым) – при мне он не был еще столь легендарной организацией, какой стал позднее (с 1994 года). Фонд, конечно, уже существовал и активно лоббировал правительство, но лишь с 1994 года стал пользоваться гигантскими внешнеэкономическими льготами, благодаря которым в страну было ввезено спиртного и сигарет на миллиарды долларов США, а сам Фонд заработал на этом сотни миллионов долларов.
Но вернемся к Коржакову. Трудно забыть знаменитую осаду группы "Мост" президентской охраной в декабре 1994 года. К этому времени А. Коржаков уже достиг пика своей силы, правительство очистили от реформаторов – нужна была публичная демонстрация власти. Объектом демарша избрали В. Гусинского, который в тот момент был одним из наиболее заметных, шумных и богатых олигархов, причем, с хорошими связями (тесные отношения с Ю. Лужковым и другими политиками). Особенно Гусинский был знаменит своей гигантской службой безопасности (сотни людей), во главе которой стояли высшие офицеры советского КГБ, включая бывшего первого заместителя председателя КГБ Ф. Боб-кова.
А. Коржакова изрядно раздражали автомобильные кортежи В. Гусинского, в состав которых входили несколько джипов с охраной, носившиеся по Рублевскому шоссе и обгонявшие "Волги" официальных лиц. В конце концов охрана Президента в масках "наехала" на людей В. Гусинского – в центре Москвы у штаб-квартиры "Моста их положили лицом в снег, и в течение нескольких часов продолжалось противостояние. Попытка руководителя ФСБ по Москве Савостьянова вмешаться в события стоила ему должности, В. Гусинский несколько месяцев отсиживался за границей, а в могуществе А. Коржакова никто уже больше не сомневался вплоть до момента его отставки летом 1996 года.
Другой непонятный и даже загадочный аспект деятельности (вернее, бездеятельности) исполнительной власти заключался для меня в полном отсутствии желания бороться с коррупцией. Например, после 3-4 октября 1993 года Генеральным прокурором стал вроде бы честный и прямолинейный человек А. Казанник, который однажды в присутствии А. Коржакова, меня и нескольких других людей рассказывал, что передал "наверх" материалы на одного из самых высокопоставленных чиновников, который, однако же, в итоге продержался у власти на несколько лет дольше самого А. Казанника.
Все многочисленные сигналы не приводили ни к каким результатам, а прокуроры не настаивали на исполнении закона или просто уходили со своего поста. Создавалось впечатление полного отсутствия интереса к вопросу коррупции в высших кругах, хотя многократно делались жесткие заявления совершенно противоположного смысла. Сегодня большинство российских граждан даже не пытаются искать правду и обращаться в прокуратуру, так как не верят, что правоохранительные органы могут перечить власти и готовы отстаивать закон.
Мне довелось несколько раз ездить с Борисом Ельциным по стране и за границу, что дало большой материал для размышлений. Помнится, самой первой была поездка в Ванкувер (Канада) на встречу Ельцина с вновь избранным Президентом США Биллом Клинтоном. Летели мы в особо оборудованном президентском самолете с краткой транзитной остановкой в Магадане.
Тогда я впервые увидел, как организуются президентские визиты. Было в этом что-то азиатское, феодальное и, одновременно, чисто советское огромные толпы "придворного" народа, которому совершенно нечего там делать, гигантские кортежи, суета, секретари, охранники, помощники и референты, беспорядочные, плохо организованные походы, скажем, на какую-нибудь деградировавшую рыборазделочную фабрику в Магадане, постыдная процедура подношения Президенту прошений и т. д. Никогда не забуду выражения лиц работниц этой рыборазделочной фабрики, которые, по-моему, вообще не поняли, что происходит.
В другой раз, во время поездки в Ижевск (Удмуртия), мне довелось лететь вместе с В. Баранниковым, В. Ери-ным и другими силовыми министрами. На меня произвело неизгладимое впечатление количество выпитого некоторыми из них спиртного и сцена, когда министры стали доставать громадные пистолеты и револьверы и сравнивать, у кого оружие "круче". Такие сподвижники Президента вселяли в меня чувство безотчетной тревоги.
Меня в этих поездках неизменно поражали тяжелые советские телефоны-вертушки с гербами, которые даже в лучшей западной гостинице немедленно занимают место нормальных телефонов, причем все разговоры членов делегации ведутся через привезенных штатных телефонисток. Возможно, в этом и есть какой-то смысл, но мне он непонятен. Безопасность разговоров, наверное, можно обеспечить и более современными способами.
Сам Президент во время поездок по российским регионам обыкновенно бывал очень возбужден, но чувствовал себя в своей тарелке, как и всегда, когда оказывался в центре всеобщего внимания. В то время он еще пытался следить за текущими экономическими делами. По крайней мере, прежде чем давать какие-то финансовые обещания местным руководителям, он обычно смотрел на меня, и несколько раз я – как министр финансов – давал ему понять, что нельзя твердо обещать невозможное. Как правило, он соглашался со мной.