После него ставку сделали на руководителя ФСБ Владимира Путина как на человека более организованного и решительного. Поскольку это событие совпало с вторжением чеченских террористов в Дагестан, чеченская тема стала ключевой в раскрутке Путина в качестве будущего президента страны.
Главой Администрации Президента к этому времени стал А. Волошин хороший аналитик и твердый, последовательный человек. При всей этой чехарде никто, разумеется, не думал об интересах государства, об экономической политике и прочих "мелочах". Поскольку права на ошибку у "семьи" больше не было, Кремль стал действовать на удивление эффективно.
С каждой новой отставкой премьер-министра у "семьи" укреплялось чувство безнаказанности и вседозволенности – нам можно все. Можно по телевидению обвинить Примакова в подготовке террористического акта против Президента Грузии. Можно во всеуслышание рассказывать про дом Лужкова в Испании, не приводя при этом никаких доказательств. Можно назначать на ответственные посты некомпетентных, но преданных людей.
Отсюда и вторжение ОМОНа в дирекцию "Транснефти", целью которого было снятие с должности ставленника Кириенко Н. Савельева, хотя вполне можно было сменить руководство "Транснефти" мирным путем через проведение акционерного собрания.
В этот период Ельцин все более слабеет, но сообщения о его очередных болезнях уже мало кого волнуют – все обсуждают рейтинги преемников. Так что неожиданное заявление Бориса Ельцина 31 декабря 1999 года о досрочной отставке хоть и явилось эффектным действием, но не вызвало в стране растерянности и шока.
В январе 2000 года фактическим исполняющим обязанности премьер-министра стал М. Касьянов, неполный год проработавший министром финансов, но зато тесно связанный с "семьей". Неизвестно, будет ли он назначен на этот пост официально, но такое решение выглядело бы достаточно логичным.
Впрочем, не приходится сомневаться, что пост премьер-министра в России так и останется второстепенным. Президенту импонирует наличие премьера в качестве просто высшего чиновника, которого всегда можно уволить. Итоги парламентских выборов не играют здесь никакой роли.
ГЛАВА 17
Как в России назначают министрами
В связи с описанной выше чехардой премьер-министров в 1998-2000 гг. любопытно посмотреть, каким образом люди у нас вообще попадают в правительство.
В России, в отличие от большинства западных стран (кроме, пожалуй, США), будущему министру вовсе не обязательно быть политиком, избираться в парламент и проходить науку борьбы за политическое выживание. Не надо даже быть членом какой-либо партии и демонстрировать свои политические взгляды. Главное – оказаться рядом с теми, кто в данный момент принимает решения.
Поэтому едва ли не каждое российское правительство девяностых годов представляло собой престранное собрание людей самых разных, порой диаметрально противоположных, политических и экономических взглядов, собрание людей, часто с нескрываемой враждебностью относящихся друг к другу. Как говорят в России, мы всегда пытались скрестить ужа и ежа, а в результате получается что-то вроде колючей проволоки.
Был период, когда среди прочих качеств потенциального министра высоко ценился хозяйственный советский опыт. Если человек достиг высокого служебного уровня при советской власти, то он изначально считался компетентным специалистом. В. Черномырдин и О. Сосковец были министрами еще во времена Советского Союза, другие возглавляли обкомы партии, занимали второстепенные посты в советском правительстве и т. д.
Длительное время Ельцин предпочитал назначать министрами и премьер-министрами директоров советских предприятии, которые могли претендовать на знание реальной жизни. Так во власть попали Скоков, Хижа, Каданников и другие. К настоящему моменту "красные директора" вышли из моды.
В начале 1990-х годов в министры могли попасть и сравнительно молодые люди, имевшие экономическое образование (например, Гайдар, Чубайс, Явлинский), так как среди старшего поколения политиков экономистов просто не было. Но это, скорее, выглядело исключением, подтверждающим правило. К концу правления Бориса Ельцина средний возраст членов правительства снова повысился, молодых стало меньше, правительство постарело.
Мой личный опыт участия в российском правительстве в целом нетипичен. Я трижды входил в состав различных правительств (Силаева, Черномырдина, Кириенко), и каждый раз мое назначение носило чисто случайный характер.
В 1990 году Ельцин боролся с союзным правительством и поэтому не мог рассчитывать на старые советские кадры. В тот момент он временно принял образ демократа и реформатора, в связи с чем ему понадобились молодые профессиональные экономисты-рыночники, которых начали повсеместно искать. Тогда кто-то назвал ему и мою фамилию.
Для утверждения на пост министра пришлось пройти новомодную комиссию психологического тестирования, а потом выступать в Верховном Совете перед депутатами. Сам Ельцин встретился со мной уже после назначения. Нет сомнений – шел процесс заполнения вакансий в соответствии с существовавшей в тот момент модой. Кстати, мне предложили на выбор портфели министра финансов или министра внешней торговли.
Через два года все стало куда серьезнее. В декабре 1992 года у меня в Вашингтоне (я был тогда директором Мирового банка) вдруг зазвонил телефон, и А. Чубайс вызвал меня в Москву. Он ничего не объяснил, но было ясно, что следует ожидать предложения. В Москве, как только я появился на Старой площади, выяснилось, что буквально через полчаса должна состояться моя встреча с Борисом Ельциным в Барвихе. Меня с невероятной скоростью помчали туда (никогда больше так быстро по Москве не ездил) и, разумеется, привезли вовремя.
Ельцин, видимо, тогда болел, во всяком случае, вид имел довольно усталый, и нездоровый. Одет он был по-домашнему и передвигался с трудом.
Е. Гайдара к тому времени (декабрь 1992 года) уже отправили в отставку, и компромиссным премьер-министром стал В. Черномырдин. Все считали, что экономическим реформам пришел конец, и, дабы отчасти развеять пессимистические настроения и продемонстрировать намерение продолжать реформы, меня хотели ввести в правительство.
В разговоре с Ельциным мы некоторое время вспоминали 1990 год, общих знакомых по тому периоду. Наконец я получил от него официальное предложение стать вице-премьером по финансам и экономической политике, а если понадобится – и министром финансов. То есть мне как вице-премьеру давалась полная свобода действий в экономической сфере, что явно свидетельствовало о доверии Президента. Я, разумеется, согласился, но сразу предупредил Бориса Николаевича, что буду заниматься исключительно экономической реформой и не стану молчать, если что-то будет мешать ее проведению. Я прямо сказал ему, что характер у меня очень вредный.
Потом состоялась моя встреча с премьер-министром Черномырдиным, который был тогда еще не столь уверен в своих силах, как некоторое время спустя. Он пожал плечами и сказал, что раз Ельцин меня рекомендует, то он против моей кандидатуры не возражает. Поскольку Черномырдин знал о моем бюрократическом опыте советских времен, то его отношение ко мне было достаточно дружественным. Так я стал вице-премьером российского правительства в одном ряду с А. Чубайсом, А. Шохиным, В. Шумейко, С. Шахраем и другими.
Насколько я понимаю, немаловажую роль в моем назначении сыграл Анатолий Чубайс, за что я ему благодарен, несмотря на все наши последующие расхождения во взглядах по вопросам экономической политики. В тот период для него главным было обеспечить продолжение реформ, и здесь я был ему полезен.