Впервые я подъехал к дому Винесента тем летом, когда мальчуган закончил первый год обучения в «Новом Ренессансе», за день до того, как по доброте душевной я показал ему свое мрачное письмо. В бассейне сидели трое ребятишек: два мальчика — один шоколадный, другой — с кожей желтоватого оттенка, и белая девочка. Когда я вышел из служебного автомобиля, дети прекратили игру и уставились на меня.
— Привет, чем занимаетесь? — спросил я, выискивая взглядом моего вундеркинда.
— Ничем, — сказала девчушка и плеснула в меня водой. Оба мальчугана охотно поддержали забаву.
Я рассмеялся.
— Спорим, среди вас нет Винсента?
— Нет, конечно! — возмутился мулатик. — Винсент — мямля. А зачем он тебе?
— Не скажу, — вызывающе ответил я. — А вам лучше вести себя с ним повежливей.
— Это еще почему? — осведомилась девочка.
— Потому что его жизнь может оказаться важнее, чем все ваши, вместе взятые.
Маленький мулат вылез из бассейна, схватил поливальный шланг и с воплем «Аста ла виста, детка!» направил его на меня. Глядя, как я стою под струей воды, его брат и сестра пришли в полный восторг.
— Придурок, — бросил я, направился к убогому белому домишке и позвонил в дверь. Все это время мальчишка поливал мою спину. Вероника открыла дверь. Наверное, маленький засранец убрал шланг, но точно сказать не могу, потому что в этот момент я уже грезил о том, чтобы овладеть каждым сантиметром тела его матери.
Я познакомился с Вероникой, когда ее потрясающая красота приближалась к самому расцвету. Один чарующий взор этой женщины — и я ею заболел. Любоваться на нее всю оставшуюся жизнь, закусив губу, и представлять обнаженной — мне хватило бы и этого. Смотреть, не смея коснуться, хранить грезы о ней для тех моментов, когда становится одиноко. Она — недосягаемая мечта. Лучше уж держаться от нее на почтительном расстоянии, нежели дотронуться и потерпеть неудачу — неминуемый удел простого смертного, к коим я принадлежал.
Меня сводили с ума ее брови. Тонкие, слегка изогнутые и словно подведенные. Какие у нее глаза, я не запомнил. Она так часто меняла цвет волос и стиль прически, что выделять какой-то один образ не имело смысла. Все, что я видел, неизменно вызывало мое восхищение. О натуральном цвете ее шевелюры можно было только догадываться, но больше всего Вероника нравилась мне такой, как в тот первый день, — с черными растрепанными волосами.
— Дилан, негодник, — закричала она, — извинись сейчас же, не то отправишься спать в тележку для покупок!
— Извини, — угрюмо буркнул мальчуган.
— Все в порядке, — ответил я.
Я вошел в отвратительно вонявший дом, не отводя взора от бесстыдно прекрасного зада Вероники. На ней были короткие джинсовые шорты и белая мужская майка.
— Посмотрите на себя, вы же насквозь мокрый.
И причина тому не одна, подумалось мне.
— Ничего страшного. Мне даже понравилось. На улице дикая жара.
В доме стояла жуткая духота, в нос бил запах летнего детского пота.
— Винни! Он приехал!
Смущенно шаркая, в комнату вошел Винсент. С обмотанным вокруг головы полотенцем мальчик напоминал грустного маленького пастушка. Он был одет в голубые джинсы с белой майкой и для своего возраста действительно выглядел мелковато.
— Привет, Винсент. Рад наконец познакомиться с тобой. Меня зовут Харлан Айффлер.
— Здравствуй. Они и тебя облили, да? — Мальчик снял полотенце, обнажив влажные черные волосы, и протянул его мне.
— Я и так высохну, но все равно спасибо.
— Принеси ему чистое полотенце и что-нибудь из одежды Джеффа. Найдешь в моей комнате, — приказала сыну Вероника.
— Не стоит беспокоиться, — запротестовал я.
— Нет стоит, — возразила она. — Я не хочу, чтобы вы промочили мне всю мебель.
Винсент послушно поплелся к двери.
— Обычно Винсент не выходит на улицу, но сегодня целый день прождал вас во дворе, — сообщила Вероника. — В конце концов ему пришлось зайти в дом, чтобы переодеться в сухое.
— Извините за опоздание. Я заезжал еще к одному ученику, это на полпути между Крэмденом и Сент-Луисом.
Вероника не ответила, воцарилось неловкое молчание. Я притворился, что с интересом рассматриваю ковер.
Вскоре с полотенцем и какой-то одеждой вернулся Винсент.