ЧАСТЬ ВТОРАЯ
V. ДАФНА
45
«У меня впечатлительная натура. Я ощущаю кожей, когда меня снимают на видео, и сочувствую тающим буквально на глазах туалетным блокам. По крайней мере я неплохо смотрюсь в самодельных контактных линзах, на сто процентов состоящих из чистой любви. Линзы помогают мне видеть девушек, под платьями у которых надеты фрейдистские лифчики, выдающие их намерения. Я вижу, как девушки набрасывают бретельки бюстгальтеров на залитые лунным светом небоскребы, а еще вижу, куда они смотрят вместо того, чтобы смотреть на меня. Они пялятся на смазливого парня, у которого в жизни нет ни забот, ни тревог. Одной рукой он держится за пряжку ремня, а другой молотит противника, с пыхтением стараясь превратить того в отбивную. Ни парень, ни девушка не удостаивают меня приветствием… Ладно уж, пускай прогуливаются в моем воображении рука об руку. А я… я скромно стою, прислонившись к стене, и думаю о том, что заключить девушку моей мечты в объятия — все равно что обнять ядерный взрыв. Мне остались лишь слова. Я в них тону, как в море, на радость и на горе, столочь слова на порох иль взбить в пуховый ворох… Не могу избавиться от чувства, будто я регулировщик воздушных линий, страдающий манией величия. Я обеспечиваю благополучную посадку самолетов-самоубийц на картонные посадочные полосы. Мои волосы еще не отросли, но уже поседели. Меня переполняют пространные мысли, я столько всего совершаю и не добиваюсь почти ничего…»
Образец сочинения Винсента в шестнадцатилетнем возрасте.
Позднее он переложит эти строчки на музыку. Композиция в исполнении певца, известного под именем Чед, станет мировым хитом
46
На протяжении нескольких лет после того, как Винсент лишился матери и родного дома, мне, штатному интригану и ловкачу, не приходилось много трудиться. Страданий — первоисточника вдохновения — Винсенту хватало и без меня. Мать-Природа, бесстыжая девка, с особым коварством издевалась над его организмом, мучая и тело, и ум. Физическое возмужание стало для него тяжелой биологической пыткой, взросление — умственной, не менее изощренной.
В отроческие годы Винсента я оставался самым близким ему человеком. Он поверял мне свои тайны, я советовал ему, как поступить в той или иной ситуации. Мое руководство решило, что мне следует жить в непосредственной близости от нашего главного воспитанника, и я перебрался в Кокомо. Сияв номер в «Дейз инн» неподалеку от академии, я регулярно заглядывал к Винсенту, чтобы быть в курсе его дел.
Писательский талант Винсента неуклонно развивался. Учебные кино- и телесценарии теперь давались ему без усилий, он сочинял блестящие диалоги. Кое-что из написанного им между десятью и пятнадцатью годами намного превосходило массовую шоу-продукцию, но я предполагал, что свой главный шедевр юный гений еще не создал.
Вполне естественно, что милее всего слуху Винсента был звук девичьего смеха. По-прежнему щуплый для своего возраста и жутко неуклюжий, он очень стеснялся противоположного пола. Ему не хватало смелости и уверенности в себе, чтобы пригласить на свидание одноклассницу. Винсент предпочитал восхищаться девушками издали и считал, что непременно будет отвергнут. Вполне возможно, так бы оно и случилось.
Однажды, когда Винсенту было четырнадцать или пятнадцать, я попросил его описать, как он представляет себе хороший день. Он ответил очень подробно, будто задавался этим вопросом много раз:
«Я просыпаюсь и чувствую себя отдохнувшим. Иду на первый урок и ловлю улыбки сразу трех симпатичных девчонок. Они здороваются со мной и обращаются ко мне по имени. Мистер Бэррон включает видеомагнитофон и никого не вызывает к доске, весь урок мы смотрим фильм. На перемене девушка, в которую я влюблен, открыто со мной флиртует. Я сохраняю невозмутимый вид и отпускаю остроумные шутки. То же самое повторяется на уроке миссис Турман: возникает повод пошутить, и я заставляю весь класс корчиться от хохота. На следующей перемене моя тайная пассия робко приглашает меня на ленч. Мы сбегаем из школы, и я веду ее в «Чик-филе». Мы прогуливаем остальные уроки и идем к ней домой смотреть телевизор. Потешаемся над глупой «мыльной оперой» или бессмысленным ток-шоу. Потом я возвращаюсь к себе, пишу и сам радуюсь своим сочинениям. Вечером ложусь в постель и сплю как убитый. Мне даже не снятся кошмары».
К шестнадцати годам за Винсентом прочно закрепилась репутация одного из самых трудных и необщительных учеников. Друзей он не имел, а те немногие приятели, с которыми он дружил в детстве, от него отдалились. Винсент был страшно замкнут и, по его же словам, порой забывал звучание собственного голоса. На мой вопрос «Чему новому ты сегодня научился в школе?» он, как правило, с горьким смехом отвечал: «Ненавидеть себя».