— А в чем, собственно, дело? — осведомился хиппи.
— Ох, прошу прощения. Меня зовут мистер Каррауэй, я — новый школьный психолог. Преподаватели Дафны обеспокоены ее поведением, и я хотел немного узнать о ней, прежде чем встретиться лично, поэтому решил порасспрашивать сверстников. Можно присесть?
— Пожалуйста.
Я уселся за стол и достал из кармана старой отцовской куртки ручку и блокнот.
— Пожалуйста, расскажите все, что вы знаете о мисс Салливан.
— Ужасная потаскушка, — сообщил «ботаник».
— Угу, — согласился хиппи. — Про нее знают все.
— Вот как?
— Да, — подтвердил длинноволосый. — На перемене в любом коридоре всегда найдутся пятеро-шестеро парней, с которыми она переспала. А может, еще и пара девчонок. Матерая шлюха.
— Она не откажет и вам, — прибавил «ботаник».
— Слава Богу, я счастлив в браке. Что еще вы можете сказать?
— По выходным она убегала из общежития и трахалась с тридцатилетними стариками, — продолжил «ботаник».
— Соглашалась переспать за дозу наркотиков, — вторил ему хиппи, — причем начала лет в четырнадцать.
— Однажды на вечеринке она просто завалилась в койку и трахалась со всеми парнями по очереди, — поделился информацией «ботаник». — За целый вечер ни разу не вышла из спальни.
— Вот уж не думал, что ученики академии настолько развращены, — покачал головой я.
— Да нет, большинство из нас нормальные, — успокоил меня хиппи. — Салливан в основном ложится под взрослых мужиков, а они здесь не появляются. Но кое-кого из наших ребят она все-таки испортила — затащила в постель.
— Что-нибудь еще?
— Да нет, — пожал плечами длинноволосый. — Изрядная потаскуха и любительница развлечений, вот, пожалуй, и все.
Я убрал блокнот и ручку обратно в карман.
— Большое спасибо, что уделили мне время, джентльмены.
— Не за что, старик, — усмехнулся хиппи.
Я встал из-за стола.
— Да, еще один вопрос, из чистого любопытства. Что вам известно об ученике по имени Винсент Джайпушконбутм?
— Такого не знаю.
— Никогда о нем не слышал.
51
Я еще дважды проинтервьюировал учеников «Нового Ренессанса» — поговорил с юношей и несколькими девушками. Услышав от них то же самое, я с чистой совестью мог назвать Дафну Салливан сексуально неразборчивой, легкомысленной и распущенной особой. Я без приглашения заглянул к Винсенту, отметил необычную чистоту в комнате и велел ему сесть. Я рассказал, что имел беседу с преподавателями и что в нашем разговоре всплыло имя Дафны, а затем выдал ему полный отчет о внеклассных развлечениях девушки, в которую он имел несчастье влюбиться.
— Я знал это и без тебя, — заявил Винсент после того, как я выложил ему правду.
— Неужели?
— Я заметил у нее на ягодицах странные следы. Послушал школьные сплетни — академия-то небольшая. Про Дафну действительно ходят легенды. Но я выше этого, мне плевать.
— Тебе плевать, что твоя подружка — шлюха?
— Была шлюхой. И, пожалуйста, не называй ее так.
— Извини. Просто я считал, что ты умнее и не станешь встречаться с такой девушкой.
— Какой такой?
— Такой, которая живет ради удовольствий и спит с каждым встречным-поперечным. Мне казалось, ты дорожишь любовью… и вдруг ты связался с девицей, для которой это понятие — пустой звук. Ты для нее — очередной сексуальный партнер.
— Я с ней не спал.
— И правильно. Держись от нее подальше, если не хочешь подцепить дурную болезнь.
— Прошу тебя, прекрати говорить гадости. Она сказала, что вела себя так, потому что никто не воспринимал ее всерьез. Парни всегда считали ее вещью. Теперь рядом с ней есть человек, который будет беречь и любить ее.
— Как ты можешь ее любить?! Вот посмотришь, она разобьет твое сердце и даже не почешется. Я знаю таких девиц как облупленных. Они оправдывают свое распутство плохими отношениями в семье, а сами понятия не имеют, что такое настоящая боль, поэтому без зазрения совести мучают окружающих. Скачут из койки в койку, от парня к парню. Зачем тебе понапрасну растрачивать на нее свою любовь?
— Если бы в свое время кто-нибудь проявил немного любви к другой шлюхе — моей матери, может, она бы нас не бросила…
Винсент уже много лет не упоминал о Веронике. Я опустил голову и ждал продолжения.
— Я верю, что люди меняются. Возможно, я ошибаюсь — скорее всего так оно и есть, — но я должен в это верить, чтобы иметь точку опоры. В противном случае все, что я пишу, лишится смысла, равно как потеряет смысл основная идея «Нового Ренессанса».