- А что это вы на меня так пристально смотрите? - спросила она, улыбаясь, и чуть повернув свою голову, а затем опять отвернулась к рабочему столу.
- Извините, - тихо сказал Игорь, - У меня, наверное, неприятный взгляд? -
- Да что вы такое говорите? - повернулась она к нему уже полубоком и с милой улыбкой, как бы стыдя его за эти слова, - Мне, наоборот, нравится, как вы на меня смотрите... Просто я жду, когда вы продолжите свой рассказ, а вы всё молчите. -
- Сейчас продолжу, - сказал Игорь и затянулся дымом сигареты.
- Ой... Вот теперь уже вы извините меня за мою бестактность, - сказала она, приложив к груди свою руку и отвернулась к столу, - Курите спокойно. А потом и дорасскажете. -
"Как мне бы хотелось вот так положить руку тебе на грудь, - как-то само промелькнуло в голове Игоря, - Да что это я? Заткнись, скот. Выкинь эти мысли из головы, - ругнул он себя следом, - Да, что-то я начал расслабляться. Надо взять себя в руки". Он отвернулся к шкафу, и, докурив сигарету, затушил маленький окурок в пепельнице. Сев за своё место, он начал прерванную им работу. Светлана Ивановна повернула к нему своё лицо, с ожидающей улыбкой, и Игорь, заметив это, спросил, - Так на чём я остановился? -
- На том, что вы начали присматриваться к работникам школы, - напомнила она.
- Да... Вспомнил, - сказал он, и продолжил рассказывать, - Как-то, когда завхоз и художник куда-то ушли из школы, я зашёл туда. Дверь была почему-то не закрыта. Сразу, почти у самой двери, я увидел шныря, который был маленького роста. Я поговорил с ним, сказал, что я художник, и спросил, можно ли мне устроится в школу, когда уйдёт работающий сейчас художник. Я тогда совершенно ничего не знал о зоне.
Шнырь сразу всё понял и решил из меня что-либо выдоить для себя. Он сказал мне, что он может всё устроить, но только не сразу, что сразу ничего невозможно сделать. "Ты же понимаешь, что это зона? Никому об этом только не говори. А я всё устрою", - пообещал он мне, дураку. Когда он вытянул у меня половину моей отоварки с магазина, лишь тогда я понял, насколько я ещё глуп, и как мало я знаю ещё эту неизвестную мне зоновскую систему.
Вскоре в отряде начал ходить какой-то зэк и записывать тех, кто хочет учиться в школе. Я подошёл поближе, и по разговорам зэков понял, что документов ни у кого нет, и можно пойти в любой класс, который ты назовёшь... Скажешь, что ты закончил пять классов школы, - и тебя запишут в шестой... Многие зэки, которые уже порядком отсидели, не хотели, почему-то, непонятно тогда для меня, ходить учиться. И это несмотря на то, что учащиеся школы освобождались на время учёбы от обязательных для всех хозработ по уборке территории. Для меня же это было тогда необходимо. К тому же, я подумал, что неплохо было бы и походить в школу, и хорошенько вспомнить те предметы, которые я когда-то уже проходил. И я сказал, что у меня восьмилетнее образование, и был записан учиться в девятый класс. -
"Для чего это я так подробно ей всё рассказываю? - пролетела мысль у Игоря, - Да нужно было ей это, как пятое колесо в телеге... Расскажи ей всё это кратко и побыстрее. Что ей? В зоне сидеть, что ли?".
Он взглянул на Светлану Ивановну, и продолжил:
- В общем, получилось так, что в этой школе я быстро разочаровался. В ней основным показателем была не успеваемость, а явка зэков в школу. Половину каждого урока учителя выясняли, почему кто-то и когда-то не был на занятиях, и кого и почему нет в данный момент. Остальные пол урока учителя объясняли, где, и в какой книге искать новый материал, и редко сами что-нибудь преподавали. Я понял, что зря трачу своё время.
Я пошёл к завучу школы, она там самая интеллигентная женщина, и хороший учитель по литературе. Я ей сказал, что соврал о своём образовании, что разочаровался в самой школе, и попросил её отчислить меня. А она мне сказала, что сама хотела сегодня со мной поговорить, потому что написанное мной сочинение по литературе где-то там, у них, было признано лучшим сочинением по всем исправительно-трудовым колониям области. Но мол, в конце моего сочинения нужно ещё прибавить то, что она написала на листочке.
Я ей прямо сказал, что переписывать ничего не буду, так как прошу её просто отчислить меня из школы. Тогда она давай меня спрашивать, кто я такой и откуда, и кем я был на воле. И как только узнала, что я работал "на воле" ешё и художником, попросила меня нарисовать ей один стенд о русском писателе-драмматурге Александре Островском.
Она сказала, что выделит мне для этого помещение, даст все материалы, которые только она найдёт, и я буду ходить не на уроки, а буду заниматься стендом, который ей нужен будет через две-три недели. Стенд должен быть лишь нарисован и разлинован. Она также сказала, что Островский, - её самый лучший писатель, что, по её мнению, он самый лучший драматург в царской России, а может быть, и вообще, в России.
Я согласился, и она повела меня в комнату, где всё было завалено книгами старых учебников. Она отдала мне от неё ключ, и сказала, что это старые учебники, и их можно сбросить через люк в подполье, и это тогда будет мне комната, где я смогу делать стенд. Она сказала, что покажет меня завхозу школы и дневальным, и я смогу приходить и работать в этой комнате в любое время, свободное от работы до отбоя в зоне.
Она попросила меня немного подождать, а потом привела завхоза школы и шнырей, чтобы они всегда меня пропускали свободно в школу, даже в субботу и в воскресенье, от "подъёма" и до "отбоя". Сказала им, что ключ от кабинета у меня есть.
Из художественных материалов в школе оказалась лишь синяя и зелёная тушь, простые карандаши, стирательные резинки и несколько ручек с самыми широкими плакатными перьями. А стенд должен был быть на четырёх склеенных листах ватмана.
Я не знал, что мне делать. Ладно, из широких перьев можно выточить узкие, и любых размеров по ширине. Но как можно такими двумя цветами сделать хороший стенд, я тогда не мог себе даже и представить. -
Игорь прекратил говорить, потому что опять подумал: "Ну, зачем ты ей это рассказываешь? Разве это может быть интересно для вольного человека? Там же, на воле, у них всё по-другому. Надо заканчивать эти дурные для неё истории".
- Ну и как же вы это сделали? Ведь это действительно невозможно! - посмотрела на него Светлана Ивановна, - Вы так интересно рассказываете... А останавливаетесь на самом интересном месте. Вы нарочно так делаете? - улыбаясь, спросила она.
- Да нет, - смутился Игорь, - Просто как-то так получилось... Я долго ломал голову, и, наконец, придумал. На первом листе ватмана я нарисовал синей тушью портрет Островского. Я нарисовал его, используя технику рисунка акварелью, когда оттенки краски зависят от количества воды, в которой её разводят. А для рисования были лишь плакатные перья разных размеров, которые, я обточил на работе на наждачном станке, из широких перьев. Поэтому мне пришлось использовать технику письма маслом, которая ведётся как бы грубыми толстыми мазками кистью, а кисти при этом должны быть разной ширины. Эта техника называется "а ля прима". Но теперь я делал это для рисования портрета плакатными перьями.
Ну, а все рамки для стенда и для статей стенда, я выполнил графически, используя многолинейность одной широкой линии, которая состояла из трёх-четырёх более тонких параллельных линий. Заголовок стенда я сделал из зелёных букв, обведённых синей окантовкой, с небольшим отступлением, чтобы была ещё как бы и белая окантовка букв. Когда я нарисовал портрет и написал название стенда, то понял, что времени у меня ещё много для того, чтобы лишь расчертить тушью сами рамки. И я приходил тогда в школу, в эту, как бы в "свою" комнату, и просто читал многие старые учебники. Я немножко там тогда и отдохнул от зоны.
Когда же я показал Галине Константиновне, так зовут завуча школы, стенд, который был не склеен, потому что не было клея, то она пришла просто в восторг. Она сказала, что вообще не ожидала такого. Она была даже немного шокирована тем, как можно так красиво, броско и ярко сделать стенд лишь двумя такими тёмными красками. А портрет Островского просто восхитил её. Она сказала мне, что хочет, чтобы я был художником школы, потому что два дня назад бывший их художник ушёл "на химию". Что она прямо сейчас пойдёт и позвонит замполиту колонии, в ведении которого находятся все назначения в школу, чтобы встретиться с ним для того, чтобы он назначил меня художником-библиотекарем школы. Вот так, через день я и был назначен на эту воровскую должность.