А, занимаясь после сделки со своей совестью самооправданием, ты всё равно выявишь в этом самооправдании ложь, и перестанешь тогда уважать сам себя. Ну, а если уже ты сам себя перестанешь уважать, то зачем тебе вообще тогда жить на этом свете? Чтобы есть, пить и спать, как любой из низших по развитию животных? Ведь если ты лишний раз не солжёшь в этом мире лжи, то лжи станет на одну ложь меньше. И, точно также, если ты не сделаешь ещё одну подлость в этом мире подлости, то и подлости будет на одну меньше.
Ты должен многое познать и понять. Ты должен знать и хорошее и плохое для того, чтобы уничтожать это плохое. Ты должен заранее видеть, что подлец хочет совершить по отношению к тебе подлость. И когда он уже будет кусать тебя, своими подлыми зубами, - подставь ему тогда в его пасть камень, заранее приготовленный тобой для этой цели. Пусть он обломает об него свои подлые зубы.
Таким образом, и ты сохранишь своё основное человеческое достоинство, свою совесть, и не потеряешь самоуважения, и в глазах окружающих людей также будешь иметь уважение. И ублюдкам не так-то просто будет уже жить, потому, что они уже будут бояться и будут задумываться, - а совершать ли им своё скотство в другой раз или нет?"
Рассуждая, таким образом, Игорь не мог близко "сходиться" в зоне с теми, кто придавал большее значение "телесной" пище, нежели духовной. Поэтому он и продолжал жить в зоне "сам на сам". Сейчас же он думал о своём новом хорошем знакомом.
- Как виртуозно он играет на баяне. Так просто, как будто дышит или воду пьёт... Смотри-ка, мне даже баян стал нравиться от такой игры... И чего ты раньше не познакомился с ним? Ну, да... Слово "комендант" говорило о том, что на этом месте сидит либо кумовка, либо тот, кто через влиятельных родственников "купил" кого-то из ментов.
А зачем я иду в отряд? - подумал он, замедляя свой шаг, - Ведь скоро будет обед. Нужно будет опять, из барака идти сюда, к столовой... Лучше зайти к Юрке. Может быть, и в столовую вместе с ним сходим. А вечером нужно в санчасть сходить, за "колёсами", раз утром не получилось. А то, - с "креста" могут "снять". Не забывай, микитра бестолковая, - и он повернул в Отдел труда.
Зайдя в кабинет, и поздоровавшись со всеми за руку, Игорь узнал, что первым пойдёт на обед Марк Яковлевич, а потом уже и Юрий с Геннадием. Игорь сказал тогда, что пойдёт вместе с ними, и присел на стул спиной к старому шкафу для бумаг. Юрий дал ему посмотреть газету "Правда" из четырёх листов, но двухдневной давности, и Игорь, настроив себя на скорочтение, быстро прочитал её, не найдя в ней ничего для себя интересного. Он свернул газету, и положил её на стол. Марк Яковлевич уж начал собираться, чтобы идти в столовую.
- Ну, что там интересного? - спросил Юрий, оторвавшись от записывания столбцов цифр на каком-то бланке, и кивнул головой на газету, - Работы столько привалило, что газету не хочется потом читать. -
- "Экономика должна быть экономной", - сказал Игорь, и причмокнул языком, как это делал в своих выступлениях состарившийся глава страны Советов, - Ну, есть, как всегда, и про нового Луиса с Карнавала, которого надо освобождать из тюрьмы всему прогрессивному человечеству. Короче, всеми честными совейскими гражданами, вся мудрая политика нашей партии и правительства воспринимается с чувством глубокого и полного удовлетворения... Одна пропаганда. -
- Понятно, - сказал Юрий, - Хорошо, что я не читал... Ну, тогда её можно смело использовать для завёртывания в неё хлеба в столовую. -
Марк Яковлевич сказав, "ну я пошёл в столовую", вышел из кабинета.
- Марик ходит сейчас в столовую один, - сказал, через какое-то время, усмехаясь, Геннадий, - Говорит, что нужно всегда кому-то быть в кабинете... А то, "мало ли чего?" -
Проговорив это, Геннадий вновь "уткнулся" в бумаги, разложенные перед ним, в которых он что-то писал.
- У него в кармане теперь всегда небольшой свёрточек с нарезанной копчёной колбасой, - пояснил Юрий, - Но он уже не замечает, что она пахнет из кармана... Так и будет ходить теперь один, пока не съест все свои три "сидора" со свиданки. -
- Правильно, - сказал Игорь, подражая голосу выступающих с трибун коммунистов, - Если хочешь быть здоровым - ешь один и в темноте... А лучше - под одеялом. -
Парни хохотнули, хотя и знали эту, всем известную в зоне зэковскую поговорку, а Игорь сказал:
- Сейчас узнал, что Миша Калинин вчера умер... Жаль мужика... Столько уже здесь отбомбил и - на тебе. -
- Да, жаль, - откликнулся Юрий, - Хороший был мужик... И завхоз четвёртого отряда, с промки, вчера вечером на чердаке барака вздёрнулся. -
- Может, вздёрнули? - спросил Игорь.
- Да нет, - ответил Юрий, - Ему обещали "досрочное освобождение", вот он и лютовал в отряде... Полгода лютовал. Кого в ШИЗО сбагривал, кого чего-нибудь "лишал". А отсидел-то ещё лишь года три с небольшим, как и ты... А потом, когда его на суде бортонули, он и понял всё... Три дня, говорят, ходил тогда как дурной. Видать и совесть тогда пробудилась. -
- Тоже своего рода трагедия, - сказал Игорь, - А я сегодня с Карпачём познакомился. Оказывается он неплохой парень. А на баяне играет - просто "караул"... У него баян прямо в кильдыме. Ему не надо его в клуб сдавать. Ему это хозяин, по "заявлению" разрешил... Я такой игры в жизни никогда не видел. Играет пятью пальцами и на голосах, и пятью - на басах. Оказывается, он консерваторию на воле окончил. -
- Смотри, Игорь, - проговорил, пишущий цифры Юрий, - Будь осторожен... Я его совсем не знаю. Так что, сказать ничего о нём не могу. -
- Да, вроде бы, я не ошибаюсь, - сказал Игорь, - Может, и познакомлю когда-нибудь тебя с ним... А мне он, я полагаю, может быть и поможет ещё кое в чём... Меня, наверное, Михалыч опять поставит завхозом в отряде. Ему кумовья своих ублюдков хотят подсунуть. Санька, завхоз, "на химию" уходит. А у Михалыча сейчас туго с людьми... Только не болтайте ещё никому. Ещё никто ничё не знает. -
- Значит опять будешь крутиться, как белка в колесе, - сказал Юрий, - Ну разве плохо тебе живётся на кресту? -
- Ты же знаешь, Юрка, - серьёзно сказал Игорь, - Я "просто так" никогда ничего не делаю. Но если нужно хорошему человеку помочь, то я сделаю это, независимо от того, хуже мне от этого будет или нет. -
- Ну, что ж, решай сам, - сказал Юрий.
- А чего это Мансура у вас давно не видно? - спросил Игорь, - Что с ним? -
- Не знаю, - ответил Юрий, - я сам его давно не встречал. А Марик сказал как-то, что, мол, зэки говорят о том, что у Мансура "ку-ку поехало". Что Мансур ходит и травки какие-то в баночку собирает... Наверное, у них произошла какая-то еврейская размолвка... А ты видел плакат у столовой? -
- Ты же знаешь, что я на них внимания не обращаю, - сказал Игорь.
- А там написано, что Мансур Елизаров внёс две с половиной тысячи рублей в счёт досрочного погашения иска, - сказал Юрий.
- А какой у него иск? -
- Вроде бы, тысяч восемьсот. -
- Ого! Я таких денег "в живую" даже и не видел, - сказал Игорь, - Но что тогда "стоят" эти две с половиной тысячи, против восьмисот тысяч? Это же капля в море. -
- Не знаю, - сказал Юрий, докончив писать бланк, - Поживём - увидим. -
- Юрка, у тебя есть фанерка для портрета? - спросил Игорь, - Мне срочно надо. -
- Есть, - ответил Юрий, - Пойдём в склад для бумаг. Там прямо щас и отпилим, пока нет никого. -
Юрий достал из ящика стола ключ, и они пошли в следующую по коридору комнату. Там он достал из-за стеллажа с горами старых папок с бумагами, довольно большой ещё кусок толстой фанеры и ножовку по дереву. Игорь быстро отпилил нужный ему кусок, на старом табурете без сидения, и они опять вернулись в кабинет. Геннадий тоже, по-видимому, закончил то, что он хотел закончить до обеда, и перед ним на столе уже лежал газетный свёрток с хлебом и ложкой. Юрий поставил за шкаф с бумагами отпиленную Игорем фанерку, и, сказав, "пусть она в обед тут постоит", нарезал себе хлеб от своей пайки, и завернул его в кусок газеты "Правда".