Вот саламандры явились к зданию шлюза. Перед ними закрыли ставнями окна, заперли дверь на запор. Они прожгли насквозь стену. Мертвожрец пытался прогнать их. Первая саламандра выстрелила длинным красным языком и слизнула его лицо с костей. Вождь ударил другую и увидел, что его клинок расплавился. Саламандра сжала его в объятиях, через мгновение выронила обугленный скелет и метнулась дальше.
То, что Коримини воспринимала своими чувствами, было необычнее, чем все, что она могла вообразить, но она научилась пони мать это и держать саламандр подальше от дома, от его обстановки, от всего, кроме людей. Только люди… Она наводила саламандр на них, только люди, снова и снова. Она не пускала их к пленным девушкам, хотя быстрая огненная смерть могла быть милосерднее, чем жизнь после того, что с ними сделали грабители. Она считала число убитых, и когда оно стало равно пятидесяти пяти, потянула привязь и приказала саламандрам вернуться.
Они не хотели возвращаться. Демоны хотели жечь и жечь, пока весь мир не сгорит вместе с ними, пылающий, восхитительный, и полностью принадлежащий им. Они боролись с ней, изгибаясь, скручиваясь и извиваясь, пытались освободиться от крючков, вновь и вновь бросались всем своим весом и силой на нитях, казалось, что они никогда не устанут. Каждый отвоеванный ею дюйм они уступали с яростью, которая, казалось, только растет по мере того, как тают ее силы.
Кори замешкалась. Одна саламандра метнулась прочь, почти вырвалась на волю. Рывок разорвал что-то внутри Коримини. Она старалась отгородить демонов от себя и сгладить боль, одновременно не упуская демонов. Если они освободятся… Колдунья не осмеливалась даже допустить возможность поражения. Она потянула демонов к себе, и они явились медленно, с трудом, но все же явились. Они ударили по верхушкам деревьев, и деревья вспыхнули. Демоны издали радостный крик — дребезжащий, пронзительный вопль, перешедший в пискливое стенание, когда звук вышел из пределов слышимости. Твари заметались на концах нитей взад и вперед, взад и вперед, раскачивая её, изменяя направление, силу, длину рывков. Колдунья дрожала, была очень усталой, не могла думать, но продолжала держаться. Дюйм за медленным мучительным дюймом, она подтаскивала саламандр к себе. Сила покидала её. Усталость. Усталость. Её мускулы превратились в тряпки. Каждый её нерв напряженно вибрировал. Она была готова сдаться. Есть предел, за которым воля не может приказывать телу. Кори была близка к этому пределу, но еще держалась, держалась…
Ее охватила прохлада, словно вторая кожа, волны дрожи утихли и исчезли, поток энергии влился в нее, словно вода. Она подняла голову и резко дернула саламандр, наконец подтащив их к себе, скулящих и испуганных. Не тратя на них больше времени, она сплющила их в комок пламени и швырнула назад, туда, где их нашла, запечатав за ними проход.
Прохлада спала с нее и стекла ей на колени, на нее вновь нахлынула усталость. Жидкость испарилась в туман, туман начал клубиться, волноваться и принял знакомую форму Айлики.
Когда Айлики вновь сгустилась, обрела свой аккуратный плюшевый мех и растянула кошачий ротик в кошачьей ухмылке, Кори-мини подняла её, так что их глаза встретились.
— Когда-то я сказала: «Прикрывай меня Айли, моя Лики». Ты прекрасный телохранитель, Аайли.
Она усадила махсара себе на колени и стала гладить спину Айлики. Она стала нашептывать слоги, которые погасили лунное серебро и стерли пятиугольник. Земля снова стала землей, воздух стал воздухом.
«Ах как я устала, моя Лики. Боги! Я могла сжечь весь мир дотла. Одной саламандры хватило бы для этой жалкой кровавой своры. Ш-ш-ш. Более, чем достаточно. Так я вызвала целых семь? Тщеславие, моя Лики. Самонадеянность. Джа’такаш должна была бы бить меня свиным пузырем по моей бестолковой голове, посвящая меня в звание слабоумной, непревзойденной идиотки. В ближайшее время я не стану пытаться делать ничего подобного. Я для этого буду не вполне в себе, я собираюсь заснуть на целый год».
Смех. Она подняла взгляд. Из-под деревьев вышел Каруманг с фонарем, раскачивающимся у колена.
— Я знавал таких женщин. Я делаю вывод, что тебе что-то удалось. Что же это были за полосы?
— Саламандры. Тебе больше не нужно беспокоиться о грабителях.
Она зевнула, подумала о том, чтобы потереть глаза, которые жгло, но ее руки были слишком тяжелы, слишком бессильны, чтобы подняться так высоко.
— Ты собираешься сидеть здесь весь остаток ночи?
— Возможно. Если только кто-нибудь не захочет меня унести.
— Так плохо, а?
— Устала, напугалась и замерзла.