— Эй, есть кто-нибудь, — крикнула она. — У вас тут посетители. Шевелите ногами, или я пущу эту хибару на растопку.
По лестнице спустился хозяин в ночной рубашке, заправленной в торопливо натянутые штаны с развязанными шнурками, их концы волочились. Он нес лампу и, увидев огонек и стоящую под ним Коримини, сильно удивился.
— Уже поздно, — пробормотал он. — Мы закрылись на ночь.
— Похоже, я только что вас открыла. Я хочу горячую ванну, горячую еду и постель. И стойло для моих пони. Утром мы сможем поспорить о смысле слов «открыто» и «закрыто», вообще о чем угодно, если хочешь. Сейчас я устала, и мое терпение на исходе.
— Маг, — обращение не прозвучало комплиментом. Трактирщик только пожал плечами. — С ванной трудностей нет, мы сидим на горячем источнике. Что касается еды, то это займет время и будет стоить денег. Моя жена много работает, ей нужен сон, этим вечером устала не только ты. Пони займись сама, устрой их. Сюда ты вошла без труда, сделай то же самое с конюшней, если не сможешь разбудить мальчишку. Будь так добра, не сделай его заикой. Он двоюродный брат моей жены и не стоит плевка в летний полдень, но родня есть родня.
Она рассмеялась.
— Ты умный человек, Хрэм. Ты можешь выдоить яд из настороженной кобры. Я собираюсь заплатить, однако умерь свой аппетит, хозяин Хрэм. Двух монет хватит… Спрашивать больше — грех и наказывается бородавками, ага? — колдунья прислушалась. — Начинается дождь, я лучше пойду и отведу пони под крышу. — Она подозвала к себе огонек. — А ты будь добр, закрой дверь, чтобы не уходило тепло.
Согревшаяся, чистая и сытая впервые за эти дни, она пробралась между свежими, приятно пахнущими простынями и вздохнула от удовольствия.
«Ну, Айли моя Лики, это совсем другое дело. Почему, ну почему я таскаюсь по этой грязи? Ох, я знаю, знаю… Бедный Тре, он не заслужил, чтобы его жизнь вот так отняли. Просто так старина Макс смог бы меня удержать. Моя вина, что он там, моя вина, что я здесь. Я в долгу перед ним. Хотя, иногда…»
Она зевнула, повернулась на бок и натянула одеяло до носа. Айлики горячим комком прижималась к её животу. Махсар уже спал и похрапывал, его тихое посапывание убаюкивало, как колыбельная. Снаружи шел дождь, монотонно барабаня по ставням. Холодный сквозняк пронесся по комнате. Она пробормотала что-то от удовольствия, ей снилось, что она, маленькая девочка, снова дома, в своей узкой кровати, в безопасных объятиях родственников или себе подобных; потом она заснула еще крепче, и даже сны ее покинули.
Утром она свесилась с кровати и едва успела создать глубокий таз, прежде чем тошнота заставила её опустошить желудок. Когда спазмы прошли, она окунула угол полотенца в кувшин и вытерла лицо, потом посидела на корточках с закрытыми глазами, ожидая, пока уляжется буря в её теле. Айлики подбежала к ней и прижалась к ее ноге. Колдунья подняла махсара и прижала к груди. Его тепло смягчало боль.
— Ну, Айлики, я должна посмотреть, в чем дело, не так ли.
Снаружи капал дождь, скучная унылая морось. Сидя на кровати, Кори согнулась и осмотрела свое тело.
Ошибки быть не могло, следовало посмотреть правде в глаза. Она была беременна. Ветер в Амбиджане не только потрепал её нервы. Она сидела в тихой теплой комнате и размышляла: «Чего я хочу? Что я буду делать?» В конце концов, все это были слова. Она хотела ребенка и собиралась его иметь. Он был нужен ей. Ребенок Каруманга. Нет. Мой. Эта мысль согрела её. Моя дочь. Она знала, что это будет дочь. Она больше не желала быть одна. Неважно, что делал её брат. Неважно, что Максим не может взять её в ученицы.
Коримини обхватила себя руками, убаюкивая себя и то, что несла в себе.
«Не буду волноваться, — подумала она. — Еще полно времени, чтобы покончить с этим, прежде чем ребенок станет достаточно большим, чтобы о нем волноваться. Сказать Тре, если он соизволит снова появиться? Нет! Ни в коем случае. Это не его дело».
Она прошла по верхнему перевалу и углубилась в расположенные в ряд гребни западных отрогов Дхиа Даутас, дочерей рассветного солнца, хотя солнца тут почти не было видно, ни на рассвете, ни в сумерках, ни между ними. В первую неделю выпало два дюйма снега, во вторую — шесть. Затем пошел дождь, и стало ещё хуже. Каждое утро, когда она просыпалась, её рвало. Затем она ехала дальше. День за днем, езда и ходьба, ходьба и езда, пока она снова не оказалась на равнине, поросшей травой, в двадцати днях пути от Дил Джорпашила.