Айлики материализовалась на коленях Коримини и села, умывая усы, смоченной языком передней лапой. Коримини засмеялась, почесала её за ушами, похожими на лепестки тюльпана, затем подняла и отнесла на открытое место, где лошади, мулы, четвероногие животные всех сортов, толпясь в ожидании очереди на водопой, кромсали траву копытами, втаптывали её в землю и утоптали почву в жесткую корку. Она поставила Айлики на землю и начала рисовать пятиугольник.
— Что я собираюсь сделать, Лайли… Мне нужен охотник, который пойдет и добудет мне джейкера. Гм-м-м. Еще мне нужны фрукты, может быть, я смогу что-то придумать… — колдунья осмотрела пятиугольник. — Так, это готово. Иди сюда, детка.
Она посеребрила пятиугольник, привела его в действие, влилась в реальности и поплыла, ожидая зова. Не было спешки, только спокойная необходимость. Это тянулось долго, она не могла сказать, сколько. Её чувство времени было здесь бесполезным, может быть, прошли секунды или доли одной секунды, но, наконец, она проникла в безбрежность, которой могла бы испугаться, если бы задумалась, но она плыла так быстро, что темнота и холод казались всего лишь горным озером. Она пронзила тьму и поплыла над поверхностью мира, вечно вращавшегося в свете желтого светила. Песок и снова песок, песок и кустарник, и песочного цвета кошки, крадущиеся за табунами песочного цвета оленей. Она опустилась ниже. Человеко-кошки со змеями вместо рук и четырьмя ногами ступали, рысили, скакали по песку. Она подозвала одного из них, и он явился, примчался к ней. Кори сразу и не поняла, насколько он был большим, насколько сильным. Она чувствовала его. От него резко пахло, но это был привлекательный запах, чувственный, сексуальный.
— Охоться для меня, — воззвала она к нему. — Охоться для себя и охоться для меня.
Он шевельнулся, изучая колдунью. Кори ощутила, что он дал свое согласие, и набросила на него мысленный невод. В некотором роде он влился в нее, помогая превращению. Его все это забавляло, ему было интересно, невероятно интересно. Он был доволен возможностью побывать вдали от родных песчаных холмов. Ом приземлился внутри пятиугольника, сел на ляжки, крутя массив ной головой, и стал нюхать воздух, раздувая ноздри. Кори мыс ленно направила его на джейкера. Он проревел свое согласие и исчез в высокой травы.
Она снова поплыла и какое-то время двигалась без цели, пока её не накрыл кисло-сладкий запах. Она проникла в мир, буйствующий фруктами, зрелыми фруктами, истекающими соком. Ома плыла вдоль деревьев, выбирая и бросая плоды в мысленную сеть, сплетенную плотнее, чем раньше. Набрав столько, сколько она могла съесть в этот вечер и на следующий день, она поплыла назад, унося с собой добычу. Когда она коснулась земли, сеть распалась, и она поймала плоды и выбросила те, что полопались, хотя и были и остальном еще съедобными. Она сложила их в кучку и огляделась. Человеко-кот был близко, ветер доносил его запах. Через минуту трава расступилась, и он появился, неся мертвого джейкера. Ом положил его на землю рядом с пятиугольником и снова зарысил прочь. Она посмотрела на животное. Рога в форме лиры, словно из полированного агата. Черный нос, из которого чернильными струйками вытекает кровь. Грубая пестрая шерсть, отросшая на зиму, волосы на загривке длиннее, чем ее рука. Шелковистый белый воротник вокруг длинной шеи, забрызганный и вымазанным кровью. Расщепленные копыта, черные и острые, как ножи. Хвост, похожий на флаг, черный сверху, белый снизу. Хороший упитанный зверь с зимним жиром. Кори вздохнула и запела старую благо дарственную песню, которую пел её народ в долине над забитым скотом, даруя животной душе покой и возрождение. Затем она приготовилась ждать, когда человеко-кот закончит собственные дела и будет готов отправиться домой со своей добычей.
Она продвигалась по равнине. Другого слова для этого не было. Она наступала, словно волшебная буря, наделяя постоялые дворы свежим мясом, плодами и рыбой. Она была рогом изобилия благ, щедро меняя мясо на место в конюшне и спальню, всегда уступая больше, чем сама выигрывала. Человеко-коты один за другим являлись к ней, охотились для нее и себя, играли с ней, приставали к ней, получали удовольствие от этого нового места, уступали место следующему человеко-коту, а тот — следующему. Они скалились внушающими ужас зубастыми ухмылками. Каждый из них был полон доброго юмора и восторга.
Явился Тре.
— Что это ты делаешь? — закричал он на нее. — Что ты делаешь? Прекрати. Ты напрашиваешься на неприятности. Ты напрашиваешься… Прекрати. Что ты делаешь?