Она подождала, пока он не выдохся.
— Я экономлю деньги и забочусь о своем здоровье. Хочешь, чтобы я прекратила? Дай мне денег, Тре. Я трачу на тебя свой подарок на проезд. Я, вероятно, упустила возможность поступить в ученицы к Максиму… Или принеси мне денег, или дай поступать так, как я хочу.
Призрак затрясся, обдавая ее злостью. Он обжег ее, словно крапивой, опалил. Затем с почти осязаемым, почти слышным щелчком призрак исчез. Кори дрожала. После нескольких секунд дурноты, совсем не похожей на утреннюю тошноту, она заплакала. Там, где раньше была любовь к брату, внутри нее осталась лишь болезненная пустота. Она не переставала любить мальчика, которого знала когда-то, но он исчез. То, что было заточено в кристалле, не было ее братом. Это был больше не он.
Дил Джорпашил.
Коримини задержалась, чтобы купить чай и еды в дорогу и посмотреть город. Она побывала на рынке с его шумом и какофонией цветов и запахов. Он напомнил ей школьные годы. Уже казалось, что её дни в школе происходили с кем-то другим, в другой жизни, они покрылись золотой патиной ностальгии.
В день отъезда, ожидая на паромной пристани, пока пройдет корабль, направляющийся на юг, она заметила женщину, стоящую у борта и смотревшую назад на город — вдову в черном платье. Рядом с ней стоял маленький паж-м’дарджинец.
«Пьющая Души, — подумала Коримини удивленно. — Хотела бы я знать, что она здесь делает?» Колдунья не знала, как догадалась о том, кто эта женщина, — у той были черные волосы, другое лицо, но она догадалась. Она смотрела, как корабль скользит в даль, и подумала, что узнала бы эту женщину где угодно, какое бы лицо или фигуру та бы ни приняла. Пьющая Души.
Паромщик вытащил канат из воды, зазвонил в колокол. Вместе с несколькими шумными степняками с юга, направлявшимися домой после горячих деньков в городке, она ввела коня на платформу. Её усталый скакун стоял между двумя животными, она старалась не обращать внимания на кочевников. Те были молоды, похотливы, распущены и склонны смотреть на одинокую женщину как на добычу.
Когда паром дошел до противоположного берега, Кори пропустила их вперед. Они ждали её, когда она съезжала. Она надела личину и внезапно стала двенадцати футов высотой, со сногсшибательными бородавками и клыками, загибающимися за подбородок. Молодые парни с криками бросились прочь. Обрадованная и весьма довольная собой, Кори провела коня мимо приземистых колонн, обозначавших продолжение Шелкового пути, села верхом и поехала к Дхиа Даутас, дочерям нарождающегося солнца, пока невидимым за завесой густых серых облаков.
IV. ДЭНН СИНИЙ
После того, как Дэнни Синий попал в ловушку, устроенную заговорщиками из Дирдж-Арсуида, был отравлен ядом и получил приказание принести Талисман Клукешарна в обмен на противоядие, он вместе со своими помощниками — двумя ворами и куртизанкой, представленными ему арсуидским истаффелом — поднялся на борт речного судна «Писгалоу» и направился в Хеннкенсики.
На восходе солнца на пятый день после отплытия из Дирдж Арсуида речное судно «Писгалоу» миновало на длинный низкий холм, густо поросший тысячелетними дубами, и повернулось но сом на Хеннкенсики, находившийся на группе островов в озере Патинкайа в полумиле от устья реки. Солнце золотило заостренные крыши и стены, растворявшиеся среди сверкающих бликов, отражаемых водой, ярких и резких, как лезвия ножей. «Писгалоу», подгоняемый неверным ветром, преодолевал последний участок свободной воды.
Хеннкенсики, высокий и зубчатый, был построен из красного кирпича, обожженного из глины, которую брали в незапамятные времени с берегов северного края озера. Печи, в которых обжига ли кирпичи, забросили, как только надобность в них отпала; теперь они превратились в ямы, похожие на оспины с зазубренными брусьями, торчащими среди чертополоха, крапивы и амброзии; городские ведьмы приходили сюда собирать травы, потому что здесь трава вырастала в десять раз более действенной, чем где-либо еще. В те дни, когда в ямах ревел печной огонь, богиня Кокуокуин взяла кирпичи и сложила стены Хеннкенсики, нависающую внешнюю стену и игловидные башни внутри нее, сплетя кладку и сложные, непрерывно меняющиеся узоры, создав тончайший танец рисунков на всех поверхностях, невидимый с большого расстояния и предназначавшийся для того, чтобы радовать глаз и осязание одновременно. Богиня построила и стала покровительницей города неуловимых изменений, фонтанов, играющих в потайных двориках, которые можно мельком заметить сквозь путаницу арок или услышать, но нельзя рассмотреть лиц за экранами из дерева и слоновой кости, смешанных ароматов от благовоний, воскуряемых у каждой двери. Это был город узоров, но не цвета — кирпич был серым, дерево потемнело от времени, по узким извилистым улицам неспешно двигались фигуры, закутанные в черные прямоугольные куски ткани. Второй, более короткий прямоугольник на лъюинкобских длинных головах, обвязанный шнурком, одинаковый у мужчин и у женщин, спадал, словно саван, вдоль приземистых тел льюинкобов.