Ведьма гладила мягкие волосы Джарила и улыбалась ему сверху вниз, слишком хорошо понимая его терпение и беспокойство. Он хотел как можно скорее освободить Йарил. Он хотел влететь, схватить талисман и помчаться назад, чтобы обменять его на сестру. На него давило и ещё что-то. Она чувствовала это в нем, но не могла найти способ спросить об этом. В нем появилась напряженность необходимости, грозившие взрывом. Она помнила его срыв в пещере и злилась из-за своей беспомощности. Она ничего не могла сделать, чтобы успокоить его. Краем уха она слышала нараставшее вокруг пение, хор славословий в честь Амортис, которые пел мутри-мэб. Через несколько минут она присоединилась к хору, поскольку не хотела вызывать подозрение своим молчанием.
«Так и до беды недалеко, — подумала она, — можно даже сказать, до трагедии. Больше никакого промедления, я должна проводить их домой».
Но даже мысль об этом причиняла ей боль. Ведьма знала, что, разрубив этот узел, будет истекать кровью, пока в ней ничего не останется; двести лет, нет, больше, они были ее детьми и питомцами, связанными с ее душой и телом. Но какой у нее был выбор?
«Дети уходят. Таково положение вещей».
Джарил ощутил её тревогу и прижался теснее, стараясь успокоить её без слов.
— Хватит, — сказала она, но голос её потерялся среди пения других пассажиров. Даже если бы один из них и услышал её, то ничего бы не понял. Кто угодно мог так сказать.
— Ты придумала способ, Брэнн? — у ментального голоса Джа рела был налет горечи, он верил ей, но боялся Амортис и сильно злился на Максима за то, что тот их бросил.
— Молчи, — пробормотала она. — Кругом уши, которые могут услышать то, что не следует, — она вздохнула. — Нет, не придумала. Я слишком мало знаю. Взгляни вперед, Джарил, вон Священная Скала, мы будем там с рассветом, осмотримся и узнаем, что к чему».
Словно всплывающий кит, Скала поднималась из каменистой равнины Тарк, тянувшейся от туманных камышовых болот, где сливались три реки, до южных отрогов Дхиа Асатас. На верши не Скалы возвышался трехъярусный Сайбарабур, громадный и черный на фоне заката. Небо над ним было еще темно-синим, испещренным легкими облачками, чей цвет менялся от бледно-кораллового над головой до пунцового на западе, где солнце плыло по морю из расплавленного золота. Священный горогд Хави Кудуш. Медоречивый Кудуш, куда благочестивые руки доставили тонны и тонны теплых золотых кирпичей и уложили их в тысячи тысяч рядов, кирпич на кирпич, с наклоном вовнутрь, образовавших трехэтажную усеченную пирамиду Сайбарабура, Храма Амортис, который был Сердцем Фраса, рукотворной горой, состоящей, как из сот, из двадцати тысяч покоев, где жили жрецы-служители, в которых совершали обряды священные блудницы, где целители и прорицатели давали предсказания, иногда сбывавшиеся, в которых жили и работали танцоры и певцы, сочинители песен и музыки, в которых жили ремесленники всех сортов, золотых и серебряных дел мастера, работники по бронзе и по меди, ювелиры и резчики по камню, гончары и ткачи, художники, вышивальщицы, кружевницы и прочие, все они создавали чудесные произведения по славу Амортис — а также монету, получаемую от продажи своих работ паломникам в виде подношений или сувениров. Священны и город Хави Кудуш. Его празднества текут молоком и медом, его кладовые приносят веселье. Гимны велят — наполняй живот, веселись день и ночь, пусть каждый день будет полон радости, танцуй и пой, это радостная земля, где все празднично и все празднуется, танцуй и пой, восхваляй Амортис, дарительницу радости, славь её в довольстве и восторге.
Когда солнце скрылось из виду, баржа остановилась и двинулась дальше после смены упряжки. Тягловые быки размеренно брели вдоль вдоль деревни, такие же привычные к темноте, как и мальчик-погонщик, ехавший верхом на быке справа и щелкавший гибким хлыстом по прыгающим кострецам, когда быки начинали идти слишком медленно. Паломники на барже устраивались спать между парусиновыми загородками от ветра. Мутри-мэб сел на перекладину и стал играть сонные мелодии на флейте. По сторонам шептала река. Звенящее, переливающееся бормотание воды обманывало — она была тяжелая, илистая и в дневном свете оказывалась мутной и красной от грязи трех рек и болота. Джарил лежал, завернувшись в одеяло, в котором не нуждался и которого не хотел. Но он использовал его, как маску, чтобы не привлекать взглядов других путешественников. Он был погружен в кому, которую называл сном, — все его системы были отключены, он копил солнечный свет. Брэнн лежала рядом с ним, но не могла спать.