— Ты смог бы сделать энергетический мост без Йарил?
Когда они в первый раз столкнулись с Амортис, Парил и Джарил расплавились в нечто вроде трубы, соединившей Брэнн с богиней. Как только между ними установилась связь, Брэнн высосала из богини добрую часть её вещества и выпустила его в облака. Они так сильно напугали Амортис, что она убежала, как крыса, у которой горит хвост.
Джарил мягко и уверенно засмеялся; этот звук был похож на мурлыканье кошки.
— Конечно, — ответил он. — Но это мне не понадобится.
Такое спокойствие начинало раздражать ведьму. Она выпрямилась и напряглась, когда Амортис повернула и зашагала в их сторону.
Богиня наклонилась над рекой, сведя свои гигантские руки впереди баржи. Вблизи её пальцы стали сужающимися колоннами золотого света, призрачными, словно дым, но чрезвычайно подробными, со всеми порами и линиями. Виднелись ногти на концах пальцев, погруженных в воду, такую спокойную, словно пальцы были лишены вещества.
Баржа врезалась в пальцы и прошла их насквозь.
Брэнн ощутила короткий порыв, когда проходила сквозь один из них. Палец был призрачным, и возникло ощущение, что ей это почудилось.
Потом ведьма услышала позади себя нечто, что приняла за фырканье от отвращения, осмелилась, чтобы повернуть голову и оглянуться. Амортис распрямилась. Она зашагала прочь, даже не взглянув на баржу.
— Говорил я тебе, — промурлыкал Джарил. — Талисман больше не хочет быть с ней. Он заботится о нас.
Он зевнул, вытянулся на одеяле и погрузился в свой сон-кому.
Брэнн хмуро посмотрела на него. Если она хотела играть свою роль, то должна была накрыть его одеялом. Она немного пожевала губу, взглянула на солнце. «Воспользуйся случаем, — подумала она, дай ему вобрать как можно больше энергии, она ему пригодится, моему бедному малышу».
Еще три дня баржа кружила по необычным поворотам широкой Кадцарод. Амортис проходила мимо еще дважды, не обращая никакого внимания на реку и тех, кто был на реке. Её величественный гнев был хорошо различим. Паломники в ужасе прятались под одеялами. У богини была привычка, придя в ярость, срывать зло на том, кто попадался ей на глаза. Если её гнев становился слишком силен, она била наобум. Что угодно могло вывести её из себя — смена ветра, комар на ступне, мимолетная мысль, слишком смутная, чтобы можно было ее описать. Любого, кто попадался на пути её ярости, развеивало пеплом по ветру. Все, что они могли сделать, молиться, чтобы она их не заметила.
Она не заметила. Пройдя во второй раз, она больше не возвратилась.
Шкипер баржи высадил пассажиров на причале, где Кадцарод встречалась с Шаррод, забрал новую группу паломников, взял тягловых быков и отправился назад вверх по реке.
Гостиница «Айзадинамм» была огромна и могла вместить несколько сот человек. Сейчас, на исходе сезона, там едва набралось бы с полсотни паломников — ничтожный груз трех барж, они вернулись из Кудуша, чтобы ждать речных судов, которые доставили бы их на север или юг, развезли по домам.
Через три дня после того, как они появились в «Айзадинамм», у пристани встал на ночь речной корабль. Утром он отплыл с двумя десятками пассажиров, Брэнн и Джарил были среди них.
Варагапур, зеленый и нарядный, драгоценность мира и плодородия.
Земля Справедливости и оазис, место покоя среди каменистых голых гор, иззубренных достаточно, чтобы жевать небо.
Согреваемый вулканом Мун Гапур, окруженный паром горячих источников, спрятавшихся за стофутовыми утесами, Варагапур знал только два сезона — лето в течение самых жарких месяцев и весну все остальное время года. Когда прибыла Брэнн, на носу была зима, а в Варагапуре стояли сливы в цвету, зрелые плоды отягощали персиковые деревья, миндаль был покрыт одновременно орехами и россыпью нежных белых цветов.
Тэк Уак Керркарр вышел из своего убежища и встал на пристани, ожидая корабль и опираясь на посох из черного дерева и слоновой кости. Это был древний человек, не имевший возраста, таинственного происхождения. Его длинные выпирающие кости обтягивала кожа, цветом и плотностью похожая на старую выделанную шкуру. Это был элегантный старик, несмотря на то, что он являлся пристанищем ошеломительно разнообразных насекомых, и несмотря на силу и изощренность зловония, исходящего от него, он явно мылся раз в пять лет или около того и не обращал внимания на то, как подталкивают друг друга локтями и смотрят те, кто пришел поглазеть на него, очень осторожно, боясь раздразнить его шепотом или хихиканьем, или тем, что подошли слишком близко. Он не обращал внимания на нервное возбуждение людей на судне, никогда его не видевших, но не сомневающихся в том, на кого они смотрят.