В голове колдуна дух Ахзурдана насмехался над девушкой и над Дэнни Синим, а дух Даниеля язвительно наблюдал за обоими. Усталый Дэнни Синий изо всех сил старался завладеть телом. Каждый шаг пони сотрясал его, переворачивал его разум и путал мысли так, что ему приходилось начинать все снова и снова, прежде чем он успевал додумать до конца. Он смотрел на вышагивавшую девушку и пытался понять, кто она такая, черт подери, и откуда. Он не мог собраться, разваливался на куски, хотя у него появились некие проблески, некое ощущение надежды. Утомление лишило его самозащиты, он больше не мог прятаться или изворачиваться. Как-то одна женщина, любовница, спросила Даниеля Акамарино, не хочел ли он что-нибудь сделать со своей жизнью, и Дэнни ответил: «Нет» и оставил её. Теперь Дэнни Синий был должен задать этот вопрос сам себе. И должен был признать, что не имеет понятия об ответе. Было еще и другое. «Я — кукла, — подумал он, игрушка. Бог все еще дергает меня за ниточки и заставляет танцевать. Ему скучно. Ему хочется развлечься. Я это знаю. Он водит меня по кругу, отправившись с ней, я возвращаюсь к нему. Все по кругу и по кругу. Нет не кукла, крыса в колесе. По кругу и по кругу. Назад туда, откуда и начал. Кори идет домой. Я хочу домой. Я хочу убраться из этой сумасшедшей реальности».
Дэннни все больше и больше привлекала рациональность мира Даниеля, реальность, где боги были созданием разума и, если и вмешивались в жизнь обычных людей, то с необходимой долей скрытности. Где силы, влиявшие на людские жизни, были, возможно, такими же могущественными, но гораздо менее индивидуальными. Призрак Азхурдана сопротивлялся этому изо всех сил, хотя его силы и были недостаточны. Он угасал, его с трудом взращенный дар ускользал в руки полусына, не ценившего всего этого. Все, что он мог — это стараться не допустить Дэнни Синего к своей части двойной памяти, срывая попытки Дэнни найти способ перенестись в реальность Даниеля. Дэнни не сомневался, что это было одной из причин, не дававших ему путешествовать между реальностями, это не пускало его к части ахзурданова искусства.
Когда солнце начало садиться, Дэнни пришла мысль. «Сеттсимаксимин. Если не сможет он, то не сможет никто… Да… Если он знает, где находится моя реальность, то он может достичь ее. Я уверен в этом. Он может. Все, что мне нужно — это найти его и узнать, во что он это оценит. Кори знает его, может быть… не могу думать. Боги, не знаю. Это моя собственная мысль? Или Компостная Куча снова влезает в мою голову? Дергает меня за ниточки? Прыгай, куколка, беги, маленькая крыса?»
Тряска прекратилась. Почувствовав это, Дэнни поднял голову. Они в течение нескольких часов двигались между могучих сосен, он заметил это, не отдавая себе особенного отчета. Теперь они находились на краю широкой прогалины, где по склонам с обеих сторон поднималась маленькая деревня, чьи яркие краски приглушали сумерки и мелькающий снег; они проехали мимо центра бурана, насыпавшего глубокий снег дальше к северу.
Гоани рукка двигались по склонам и по широкой главной улице, возвращаясь с вечерней дойки и других работ, сплетничали над последними караваями в общинной печи, входили и выходили из мелочной лавки и таверны, построенных в самом большом здании, деревенском общинном доме.
Это была оживленная, бодрая сцена, так противоположная окружавшим ее задумчивым соснам.
Кори шлепнула его по ноге, пробудив от оцепенения. Он посмотрел вниз.
— Что?..
— Я спросила, хватит ли у тебя денег заплатить за ночлег в общинном доме? У меня почти ничего не осталось.
Он подумал.
— Сколько это будет стоить?
— Горсть медяков, около двадцати. Тридцать, если захочешь раскошелиться на зерно для пони.
— Тридцать? — он потер кулаком бровь. — Да… Хорошо… А… — Видя, что она еще ждет, он нахмурился на нее, закрыл глаза. — Да. Понимаю. — Он расстегнул молнию. Его рука дрожала от холода и усталости. Он сгреб горсть монет в кармане и отдал ей. — Если не хватает, скажи.
Она осмотрела смесь монет, которую держала.
— Этого достаточно. Послушай… Э-э-э… Дэнни, тут у них есть горячие источники и бани. Думаю, тебе следует немного отмокнуть перед сном.
Он моргнул, затем улыбнулся ей.
— Хочешь сказать, что я воняю?
— Не будь идиотом, приятель. Ты промерз до костей, тебе нужно согреться.
Он немного подумал над этим и кивнул.
— Ты мне будешь нужна.
— Что?
— Не для этого, — он снова почесал бровь кулаком; он не начинал чувствовать себя более живым, но не знал, хорошо это, или плохо, потому что также начал ощущать, как болит и ноет каждый его мускул. — Если я буду отмокать один, то засну и утону.