Мальчишкам было запрещено кончать в нее. Беременность была худшим, что могло с ней случиться. Мысль о том, чтобы в ее возрасте подтирать попу малышу, ее отталкивала. Личная свобода была для нее единственной возможностью, а вновь и вновь испытанное удовольствие являлось одной из форм этой свободы. Она в любом случае знала, как это происходит у мужчин, как именно их тело готовится высвободиться, и это было похоже на побег из сумасшедшего дома: она понимала это по тому, как меняется ритм и учащается дыхание. Тогда она твердым голосом требовала выйти из нее и начинала поглаживать, внимательно следя за тем, что делает, как будто речь и шла только о ласках и ни на что иное рассчитывать больше нельзя. Когда все заканчивалось, мох, кора деревьев и кожа пропитывались запахом спермы. И это тоже было своего рода пиком удовольствия, она чувствовала себя живой, видя, как ее партнер каждый раз как бы умирает, но уже надеется на новую встречу.
В этот раз избранный был подмастерьем плотника, он смазывал себе руки маслом перед свиданием. Сначала она услышала шум отодвигаемых еловых веток, потом тяжелые шаги и наконец увидела его. Она догадывалась, о чем думает этот молодой человек, думает постоянно, догадывалась, что кроется за словами. Пуговицы у нее на платье легко расстегивались, она чуть приподняла подол, показывая коленки и то, что скрывала желанная темнота. Мабель питалась животной силой плотника, силой, что концентрировалась в одном месте, и тот превращался в предсказуемого и ручного волка.
Она отвернулась, уперлась руками в прохладный мох, который покрывал ствол дерева, и чуть выгнулась, улыбаясь реке. Солнце золотило водную гладь, лучи пронзали ее. Молодой человек не двигался, он застыл, обезоруженный. Он хотел сказать ей, что недостоин ее красоты, но его губы сложились лишь в молитву. Низ живота обжигало, как лавой, и сердце молчало, он его уже не слышал, даже не чувствовал. Потом его качнуло, как будто небо опрокинулось, и осталась только девственная ночь, о которой он потом и не вспомнит. Он будет помнить лишь о том, что впереди у нее — лишь кристально чистый источник света.
Она сама задрала платье до пояса. Он подошел, отбросил со лба волосы, наклонился, закрыл глаза и выдохнул ей в шею, чуть отклонясь, чтобы еще немного насладиться моментом. Не открывая глаз, он начал нежно ее гладить. Мабель почувствовала, как он пальцем провел по ее губам, и как будто легкая рябь прошла по августовскому ручейку. Она просунула руку между ног, чтобы посмотреть, готов ли он, и ввела в себя. Он стал медленно двигаться, иногда останавливался, чтобы продлить удовольствие, потом снова двигался, пытаясь постичь то, что всегда было ему недоступно, постичь ее тайну, понять, почему только ей удается зажечь и поддерживать его огонь. Она полностью отдалась на волю накатывающих волн внизу живота, у нее перехватывало дыхание, и ее жизнь сосредоточивалась в этой точке, как будто они были сиамскими близнецами.
Наконец он вышел, как она его учила. Она бы никогда не простила ему, если бы он нарушил их соглашение. Она повернулась, удовлетворенная видом возбужденного самца. Затем нежно взяла блестящий член в руку, сжала ладонь. Молодому человеку показалось, что его бедра как будто сжали тиски, и он прерывисто освободил свою плоть от напряжения, затих, смакуя удовольствие поверженного. Она продолжала его ласкать, а второй рукой размазала по его покрытому волосами животу семя, рисуя указательным пальцем круги; высыхая, сперма становилась похожей на остатки слизи, дорожки которой сходились у пупка.
Потом она смотрела, как он одевается, она уже с ним не играла; ее охватила нежность при виде того, из чего она только что забрала жидкую субстанцию. Потом он ушел, еловые ветви снова зашумели, и мир вновь сомкнулся над древним очагом, скрывая жар, который необходимо поддерживать и лелеять.