ПЮТУА
Георгу Брандесу.
— Этот сад, где мы играли детьми, — сказал г — н Бержере, — сад, весь‑то каких‑нибудь двадцать шагов в длину, был для нас огромным миром, полным улыбок и страхов.
— Люсьен, ты помнишь Пютуа? — спросила Зоя, улыбаясь как обычно, то есть не разжимая губ и уткнувшись носом в шитье.
— Помню ли я Пютуа!.. Да ведь из всех людей, виденных мною в детстве, Пютуа яснее всего запечатлелся в моей памяти. Каждая черточка его лица и его характера так и встает у меня перед глазами. У него был остроконечный череп…
— Низкий лоб, — добавила мадемуазель Зоя.
И брат и сестра, поочередно, не изменяя тона, стали с комической серьезностью перечислять его, так сказать, особые приметы:
— Низкий лоб.
— Глаза разного цвета.
— Бегающий взгляд.
— Морщинки на висках.
— Выдающиеся скулы, красные и лоснящиеся.
— У него были плоские уши.
— Лицо без всякого выражения.
— Только вечно движущиеся руки говорили о присутствии мысли.
— Он был сутуловатый, тщедушный с виду…
— А на самом деле удивительно сильный.
— Он легко двумя пальцами гнул монету в сто су.
— И большой палец был у него огромный.
— Голос тягучий…
— А речь слащавая.
Вдруг г — н Бержере воскликнул:
— Зоя! Мы пропустили «желтые волосы и реденькую бородку», Начнем с начала.
Полина с удивлением выслушала этот странный пересказ и спросила отца и тетку, чего ради они выучили наизусть этот отрывок прозы и почему читали его как молитву.
Господин Бержере ответил с полной серьезностью:
— Полина, то, что ты сейчас слышала, — это священный, могу даже сказать — литургический, текст семьи Бержере. Необходимо, чтобы и ты его знала, иначе он погибнет, когда мы с тетей умрем. Твой дедушка, дочь моя, дедушка Элуа Бержере, которого, бывало, не позабавишь глупой шуткой, с уважением относился к этому отрывку, главным образом из‑за того, как он возник. Он озаглавил его «Анатомия Пютуа» и не раз повторял, что анатомию Пютуа он, в некотором отношении, ценит выше, чем анатомию Каремпренана[1]. «Описание, сделанное Ксенофаном, — говорил он, — более научно и изобилует редкостными и изысканными определениями, зато описание Пютуа намного выигрывает благодаря ясной мысли и прозрачному стилю». Он рассуждал так потому, что доктор Ледубль[2] из Тура еще не прокомментировал тогда тридцатую, тридцать первую и тридцать вторую главы четвертой книги Рабле.
— Ничего не понимаю, — сказала Полина.
— Это потому, дитя мое, что ты не знаешь Пютуа. Так вот узнай, что в детстве для меня и для тети Зои Пютуа был, можно сказать, самым близким знакомцем. В доме твоего дедушки Бержере беспрестанно о нем говорили. Каждый был уверен, что видел его.
Полина спросила:
— Кто же такой этот Пютуа?
В ответ г — н Бержере расхохотался, рассмеялась с сомкнутыми губами также и мадемуазель Бержере.
Полина смотрела то на одного, то на другую.
Ей казалось странным, что тетка так от души смеется, и еще более странным, что смеется она заодно с братом. Это было действительно необычно — брат и сестра редко сходились в настроениях.
— Папа, скажи же, кто такой Пютуа? Если ты хочешь, чтобы я знала, расскажи мне.
— Пютуа, дитя мое, был садовник. Сын почтенных земледельцев из Артуа, он обосновался в Сент — Омере, где выращивал и продавал саженцы. Но покупателям он что‑то не нравился, и его дела шли плохо. Тогда он бросил торговлю и стал ходить на поденную работу. Те, кто его нанимал, не особенно бывали им довольны.
Гут, все еще смеясь, мадемуазель Бержере добавила:
— Помнишь, Люсьен, когда отец не находил на письменном столе чернильницы, перьев, сургуча или ножниц, он говорил: «Чувствую, что здесь побывал Пютуа».
— О, у Пю туа была не очень хорошая репутация, — сказал г — н Бержере.
— И это все? — спросила Полина.
— Нет, дитя мое, не все. Пютуа был замечателен тем, что мы его знали, привыкли к нему, и, однако…
— …он не существовал, — продолжала Зоя.
Г — н Бержере укоризненно посмотрел на сестру.
— Ну что это, Зоя! Зачем ты нарушила впечатление? Пютуа не существовал! И ты посмела это сказать! Зоя, где твои доказательства? Достаточно ли ты знакома с различными условиями существования и формами бытия, чтобы утверждать, что Пютуа не существовал, что Пютуа никогда не было? Пютуа существовал, сестрица. Но, правда, это было совсем особое существование.
— Чем дальше, тем непонятнее, — сказала недоумевающая Полина.
1
В романе Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» спутник Пантагрюэля Ксеноман шутливо излагает анатомию фантастического существа Каремпренана, «соблюдателя постов», у которого «затылок — вроде фонаря, разум — как табуретка» и т. д.
2
Ледубль Анатоль (1848–1913) — профессор анатомии, автор книги «Рабле — анатом и физиолог».