Отвар донны Деметры заставляет его чуть протрезветь, и он бросает заинтересованный взгляд на бутылку, которую я выставляю на стол. Я откупориваю ее.
— Немцы… Вам приходилось встречаться с немцами в монастыре?
— Э, немцы? Они были его любимчиками, самыми надежными людьми, большого ума и безупречной репутации. Вслед за ними шли испанцы, да, но это потому, что он говорил им, кого надо убить, и они убивали. Сукины дети!
— Меня интересуют немцы. — Я наполняю его бокал.
— Немцы, конечно же я их видел. Постоянно одни разговоры о Лютере… — Он пьет вино залпом. — Он говорил, Караффа, что немцы замечают все, очень пунктуальны, ничуть не похожи на нас, оборванцев, погрязших в болтовне. Самые надежные.
— Ты помнишь имена?
Пузо трясется под столом от хохота.
— Эй, а не слишком ли много вы спрашиваете? Имена. В монастыре ты всегда лишь Бартоломео, Джованни, Мартино… Имена ничего не значат.
— Скольких ты видел?
Отрыжка от красного вина.
— Шестерых, семерых, а может быть, десятерых, если считать и швейцарцев, говорящих на том же языке. Немцы… Опасные люди.
Голова начинает раскачиваться. Я кладу деньги на стол:
— Скажи моим девочкам, чтобы они достойно позаботились о тебе.
Он приходит в себя:
— Мой господин, да благословит вас Бог, я уже говорил, что вы благороднейший господин. Как только вы вновь захотите послушать болтовню Бартоломео, только свистните…
ГЛАВА 18
Венеция, 8 октября 1546
Ведущий к Риальто мост заполнен лотками, торговцами и прохожими. Кажется, он вот-вот рухнет в канал — такая на нем давка. Работаю локтями, прокладывая себе дорогу и совершенно не обращая внимания на брань, которой меня поливают. Подхожу к Мерчерии — в переулках еще слышны крики торговцев тканями и ювелиров, но, по крайней мере, уже можно дышать.
Старый немец, бесцельно шатающийся, как и все здесь. Вначале была мысль отправиться в монастырь театинцев, но сейчас я больше не хочу этого — нет смысла.
Монастырь. Никто не знает, что происходит в монастыре, никто не знает, кто ты есть: в монастыре твое имя ничем не отличается от других имен, имен всех и каждого, как сказал Бартоломео.
Немцы, по крайней мере дюжина немцев. Люди, считавшие, сколько раз сходил отлить Лютер, отправленные в нужное место в те времена, когда никому не известный августинский монах обнародовал в Виттенберге свои тезисы.
Пересекаю реку Сан-Сальвадор и направляюсь к кампо Сан-Лука.[80] Вопли продавцов и покупателей чуть стихают.
Виттенберг. Переломный момент, ошибка, стоившая одной жизни. Моей. Лютер мертв. Протестанты создали свою реформированную церковь, все игры кончились. Шпионы призваны в Италию для нового предприятия. Ставка — власть Рима, возможно, Святой престол. Новые указания, несложно представить какие: внедриться во враждебную партию внутри самой Римско-католической церкви, к спиритуалистам, тем, кто хочет заключить соглашение с протестантами, шпионить за каждым их шагом и сообщать хозяину. Пожалуй, даже заискивать перед ними, по достоинству оценивая их блестящие умы, ожидая ошибки, а потом — нанести им смертельный удар. Точно так же, как и в Германии.
Как и Мюнцеру.
Как и анабаптистам.
«Время насаждать, и время вырывать посаженное».
Коэле 3,2.
Я сажусь на уступ пилястра на берегу реки Фузери.