Я оборачиваюсь к Ускве:
— Надо доставить ей книгу сегодня же.
Книгу я вынимаю из сумки, а перо и чернила нахожу на столе Ускве. Пишу на первой странице:
Ни одно хорошее произведение или доброе дело не идет ни в какое сравнение с благодеянием Христа, совершенным ради всего человечества. Лишь Избавление от грехов, полученное от самого Спасителя, и Его безмерный дар веры отмечают души избранных. Повторное рождение объединит истинно верующих во Христа.
С надеждой на встречу с дамой, так много сделавшей для нашего общего друга.
Оба еврея в ужасе смотрят на меня.
Я вручаю книгу Ускве:
— Вот этот экземпляр.
Реплика Микешу:
— Пусть он обязательно сделает это.
Тот откровенно веселится:
— С тех пор как ты отрастил эту бороду, ты ведешь себя очень странно.
— А ведь ты сам учил меня заводить высокопоставленных друзей.
Он качает головой и прощается с печатником по-испански. На улице ждут Бернардо и Дуарте — коробки с книгами погружены и закреплены ремнями.
Жуан обнимает меня за плечи:
— Hasta luego, amigo.[82] Увидимся весной.
— Передавай от меня привет крошке Перне.
Кивок двум его спутникам, и повозка трогается.
ГЛАВА 22
Венеция, 11 февраля 1547 года
Девушка рассказала, что клиент был смуглым, довольно высоким, с вытатуированной сиреной на плече.
Девушка рассказала и то, что он непрерывно играл в кости: один кубик постоянно был у него в руке, потому что он обожает азартные игры, а чем чаще он прикасается к костям, тем ласковее с ним обходится фортуна.
Девушка плакала. Потому что такие порезы, зарубцевавшись, оставляют длинные белые шрамы, которые в морозные дни краснеют и кажутся признаками болезни.
Хотя все и произошло четыре дня назад, она плакала, рассказывая мне об этом, потому что теперь ее лицо изуродовано навсегда.
Глаза Деметры были ледяными. В них можно было прочесть осуждение, даже обвинение: меня здесь не было, а она одна была не в силах что-то изменить. Юный Марко мог тоже получить удар ножом, но какая от этого была бы польза?
Между приступами рыданий девушка рассказала, что незнакомец говорил как-то странно. Нет, не с таким акцентом, как у меня, а по-другому, с греческим или, возможно, славянским. Нет, он не бил ее… Только нож, но ей казалось, он хочет убить ее… А еще он заявил, что, если она закричит, он зарежет ее, как овцу.
Я ничего не сказал. Я действительно считал, что слова тут ни к чему. Мой взгляд скрестился с взглядом Деметры, и этого оказалось вполне достаточно.
Сделать то, что я должен.
Грек, который без ума от азартных игр.
Не помню, как прошел через весь город. Но я сделал это, потому что, когда звонили колокола, я стоял перед игорным домом Мавра, уставившись в лицо громилы у дверей.
— Передай Мавру, что Немец хочет его видеть.
Перед тем как скрыться в дверях, Голиаф, как мне показалось, злобно усмехнулся, или, возможно, это было естественным выражением его лица.
Я ждал до тех пор, пока узкая дверь вновь не приоткрылась и белые зубы Мавра не блеснули в свете фонаря.
Улыбка акулы.
Никто не обратил внимания на отсутствие формальностей.
— Грек, возможно, далматинец, любитель игры в кости, элегантно одет, на плече татуировка — сирена. Он порезал одну из моих девочек.
Мавр и глазом не моргнул, но выражение его лица явно свидетельствовало, что эта новость дошла и до него.
— Одно условие, Немец. Я заплатил полиции, чтобы меня оставили в покое: расправляйся с ним подальше отсюда — не в моем заведении. А свой кинжал оставь Кемалю.
Я киваю, вытаскивая лезвие из ножен и вручая его великану. Мавр отодвигается в сторону, жестом приглашая меня войти.
В комнате стоит тишина, только звук катящихся по столу костей и приглушенные ругательства.
Представители всех рас мира собрались здесь, в этом подвале. Немцы, голландцы, разодетые испанцы, турки и хорваты демонстрируют свои ставки, написанные мелом на деревянных дощечках. Никакого вина или другого спиртного, никакого оружия: Мавр умеет предотвращать неприятности.
Хожу, изучая каждого, одного за другим, обращая особое внимание на руки. Руки могут рассказать очень интересные и недвусмысленные истории: отсутствующие пальцы, надетые для удачи перчатки, кольца, которые могут превратиться в ставку и быть брошенными на стол.
Затем я заметил игральную кость, вращающуюся в чьей-то правой руке, крошечную вещичку, бегающую между пальцев туда-сюда каждый раз, когда левая рука поднимается, чтобы метнуть.
Он ничего не замечал, пока не почувствовал лезвие на своей щеке.
Кто-то завел его правую руку за спину, одновременно обнажив левое плечо.
Он ругался на своем языке, когда игральные кости из слонового бивня выпали из его кармана, унося с собой его удачу.
Потом он мог только кричать и смотреть, как лезвие аккуратно срезает с его руки все пальцы.
Его нашли на рассвете торговцы рыбой, собирающиеся один за другим у нефов на рыночной площади.
В Венеции я снова стал Людовико Немцем. Теперь я должен вплотную заняться делами борделя.
ГЛАВА 23
Венеция, 12 февраля 1547 года
Микеш и Перна в Милане.
Немец дал всем понять, что связываться с ним не стоит.
Тициан был замечен в трех разных местах. В Ферраре он наконец-то встретился с принцессой Ренатой Французской, подругой ссыльных и весьма активной поклонницей «Благодеяния Христа». Анабаптист нанес удар и произвел настоящий фурор.
Можно удовлетвориться и этим, но для меня этого явно недостаточно. Я думаю о новом вояже. В Тревизо, Азоло, Бассано и Виченцу, а затем — вернуться в Венецию. Теперь с помощью моего проповедника-анабаптиста можно значительно ускорить события. Остается дней десять, от силы — две недели.
Этой ночью мне снились Катлин и Элои. Всего лишь размытые образы — больше я ничего не помню, но проснулся я с тяжелым ощущением, будто над судьбами всех и каждого нависла непонятная, но страшная угроза. Словно черная тень, давящая на мозг, разум, мысли.
Дурные мысли я развеял прогулкой к собору Сан Марко, и по дороге меня приветствовало множество людей, которых я не знаю. На обратном пути у меня возникло ощущение, что меня «ведут», возможно, этим утром я уже обратил внимание на чье-то лицо на кампо Сан-Кашино. Я сделал большой круг лишь затем, чтобы подтвердить свои подозрения. Двое неизвестных в длинных черных плащах с капюшонами шли шагах в тридцати позади меня. Возможно, стражники. Нетрудно предположить, кто мог отрезать пальцы этому греческому матросу. Я должен привыкать к тому, что за мной будут постоянно следить во время моего пребывания в городе. Еще одна причина для скорейшего отъезда.
— Ты снова уезжаешь?
Она беззвучно возникла у меня за спиной, изумрудные глаза остановились на только что закрытой сумке.
Пытаюсь избежать ее взгляда.
— Я вернусь уже через две недели.
Тяжкий вздох. Деметра садится на кровать за дорожной сумкой. Приходится потерять время, чтобы завязать носовой платок вокруг запястья: уже довольно давно ревматизм не оставляет меня в покое, поэтому приходится ограничивать движения.
— Если бы ты остался с нами, Сабина сохранила бы свое хорошенькое личико.
Наконец я поднимаю на нее взгляд:
— Этот сукин сын за все заплатил. Никто больше не посмеет тронуть и волосок на головах девочек.