Не удар стального клинка заставляет меня перевернуться, а стальные объятия Самсона, поднимающие Магистра к небесам и крепко сжимающие меня в объятиях.
— Поднимайся, быстро!
Элиас, древний герой с черным от земли и пота лицом, явился, словно из сна. Элиас — сила, указывающая мне путь, — который кричит на меня, заставляя бежать вместе с ним все дальше и дальше от смерти.
— Показывай мне путь, парень, ты мне нужен!
Магистр Томас лежит на его плечах, а я пытаюсь заставить собственные ноги двигаться.
— Возьми их!
Сумки Магистра, я крепко сжимаю их и бегу вперед, натыкаясь на трупы — прыжок к выходу из преисподней.
Бегом. К городу. И больше ничего. Ни одной мысли. Ни одного слова. Надежды этого человека разбиты вдребезги, я ищу путь к спасению.
Почти вслепую.
Око Караффы (1525–1529 годы)
Письмо, отправленное в Рим из саксонского города Виттенберга, адресованное Джампьетро Караффе, датированное 28 мая 1525 года.
Мой достопочтеннейший хозяин.
С величайшим удовлетворением пишу Вам, чтобы сообщить радостную новость: приказания Вашей Милости были выполнены максимально быстро и абсолютно точно, что и привело к желаемым результатам.
Вы, скорее всего, уже получили известия из Германии и должны были узнать, что армия повстанцев разбита. Когда я пишу эти строки, наемники князей готовятся подавить последние очаги величайшего восстания, когда-либо происходившего в этих болотах.
Самый сильный повстанческий город, Мюльхаузен, бывший эпицентром волнений несколько дней назад, сдался войскам князей, а глава повстанцев, Генрих Пфайффер, был казнен на площади вместе с пресловутым Томасом Мюнцером. Говорят, в последние часы этот проповедник даже под пыткой хранил молчание, не проронив ни единого слова, ни единой жалобы в ожидании палача, и лишь однажды в последний миг своей жизни подал голос, чтобы произнести слова, прославившие его в толпе: «Omnia sunt communia». Говорят, это был его последний крик, тот самый лозунг, который возбуждал ярость толпы в течение последних месяцев.
Теперь, когда кровь этих опасных людей омыла брусчатку мостовой, Ваша Милость может, без сомнения, гордиться своим предвидением и мудростью, в которую Ваш верный наблюдатель всегда слепо верил.
Но все же, чтобы не нарушать клятву говорить правду и только правду, которую Вы потребовали от меня, признаюсь, что был вынужден действовать в страшной спешке, рискуя месяцами работы и усилий, затраченных, чтобы завоевать доверие этого пылкого крестьянского проповедника. Более того, лишь благодаря тщательному и своевременному сплетению сети интриг стало возможным ускорить падение Мюнцера. Я как-то предложил ему собственные услуги и информацию об интригах в Виттенберге: мне удалось завоевать его доверие и передавать ему ложные сведения, побудившие его к финальному сражению. По правде говоря, надо отдать должное нашему человеку, который удачно вмешался, ускорив развитие событий: моему посланию не удалось окончательно затемнить последние проблески его разума. У армии оборванцев попросту не было надежды разбить прекрасно вооруженные отряды ландскнехтов и кавалерию князей.
Так что, мой господин, я воспользуюсь своими полномочиями, столь великодушно мне предоставленными, чтобы высказать собственное мнение: с этим покончено — и позвольте Вашему благодарному слуге облегчить свое сердце, изложив свои впечатления и примитивные выводы, которые он извлек из этого.
Когда, лишь благодаря доброму сердцу Вашей Милости, мне было поручено в непосредственной близости наблюдать за грязными делишками немецких князей с монахом Мартином Лютером, просто невозможно было представить, какой сюрприз приготовил Господь Бог для этого региона. Разуму человеческому не суждено постигнуть промысла, по которому отступничество и ересь заключат договор со светской властью и столь прочно укоренятся в душах людей.
Тем не менее при столь ужасных и тягостных обстоятельствах Ваша Милость приказали мне найти противника окаянному Лютеру, дабы создать повстанческие настроения в народе, настроив его против главных отступников, и, таким образом, подорвать их союз.
Не в силах человеческих было распознать, сколь серьезная опасность будет исходить от человека, представляющегося паладином католичества, императора Карла V. Но лишь Ваша мудрость указала своему верному слуге единственно верное направление, в котором надо действовать. И едва до нас дошло известие о пленении французского короля в Италии, в битве при Павии, Вы сразу же дали самое точное указание: ускорить окончание крестьянского восстания, чтобы наиболее влиятельные друзья Лютера стали решительными противниками Карла. Фактически, император после разгрома и пленения французского короля в Италии поднимается, как свирепый орел, который делает вид, что хочет защищать гнездо в Риме, но может закрыть его тенью собственных крыльев и хищного клюва. Обширность его владений и его власть таковы, что он без труда может поставить под угрозу автономию Святого Престола и духовную власть Рима. Таким образом, предпочтительно ускорить события, чтобы в одной из областей империи, как в той, откуда я пишу, еретики-князья продолжали бы постоянно уязвлять Карла, тыкая ему под ребра, чтобы жизнь не казалась ему медом, он не смог бы прибрать к рукам весь мир. Грешнику суждено узнать: милосердный Господь не устает напоминать нам, насколько таинственны и неисповедимы пути Его — тот, кто когда-то защищал нас, сейчас нам угрожает, а кто выступал против нас, теперь стал нашим союзником. И пусть свершится воля Божья. Аминь.
И вот что слуга ответит с той искренностью, которую требует от него господин: оценка ситуации Вашей Милостью всегда, согласно моему скромному разумению, была самой дальновидной и нестандартной. Более того, в этом последнем, самом необычном положении Вы превзошли самого себя, так что теперь Ваш верный исполнитель может гордиться тем, что действовал максимально эффективно, претворяя эту директиву в жизнь.
Целую руки Вашей Светлости и, как всегда, надеюсь на Вашу благосклонность.
Письмо, отправленное в Рим из имперского города Аугсбурга, адресованное Джампьетро Караффе, датированное 22 июня 1526 года.
Ваша Милость пожелали удостоить меня чести, сделав незаслуженный комплимент и выразив чрезмерную благодарность тому, кто просто стремится в меру своих скромных способностей служить Богу, лишь благодаря Вашей доброте. Но, стремясь выполнить приказы Вашей Милости и всецело полагаясь на Вашу мудрость, едва получив Ваше последнее послание, я направил свои стопы в имперский город, выполняя распоряжение своего господина.
Что касается последнего, я должен уведомить Вас о щедрости, с которой меня принял Фуггер-младший на основании Ваших рекомендаций. Это человек одновременно благочестивый и изворотливый, наделенный такой же мудростью и расчетливостью, как и его дядя, наряду с отвагой и предприимчивостью, свойственными его юному возрасту. Смерть старого Якоба Фуггера два года назад не принесла никакого ущерба делам и ничем не ограниченным интересам самой богатой и влиятельной семьи Европы. Рвение, с которым племянник заботится о делах, которые прежде вел его дядя, объясняется лишь его беспримерной верностью и преданностью Святому Престолу. Бросаются в глаза простота и искренний аскетизм, нетипичные для столь молодого человека, особенно если учитывать количество одалживаемого им золота всем дворам Европы.
Что касается возобновления войны и нового союза, заключенного Святым Престолом с Францией, этот человек, который запросто может сделать императора банкротом, если возникнут трудности, вероятно, надеется на мое ходатайство перед Вашей Милостью, дабы гарантировать собственный нейтралитет, который, должен добавить, может обеспечить лишь чистое золото. По моему мнению, как бы мало оно ни значило, этого богобоязненного банкира мало заботит, кто берет кредит из его сундуков: будь то имперцы или французы, католики или лютеране, христиане или мусульмане, — ему важно лишь, сколько и под какой процент. Для него нет никакой разницы, какая сторона одержит верх в этой войне. Совершенно очевидно, что идеальной ситуацией для молодого финансиста была бы ситуация вечного шаха, иными словами, многолетняя война, в которой не было бы ни победителей, ни побежденных, а коронованные головы всей Европы стали бы навеки привязанными к его набитым кошелькам.