14.
Когда мне предстоят дальние поездки по городу, спасает пенсионное удостоверение, дарующее проездное спокойствие, и автоматическое письмо поэта. Я просто впадаю в дорожные медитации..
Спасает еще то, что я по жизни шульга, и моя скоропись мало привлекательна со стороны, а посему никому не мешает. Правда, случается, посторонние ломают глаза. НО уж эти мне посторонние.
Зачем в транспорте так бегло и много строчить. Ради одной только рифмовки... Ан, нет... В Тайланде я был в августе 2011 года, а медитация вылезла из меня только сегодня. Замешкался...
Медитация на побережье или на берегу... На берегу, значит на пляже. Но в свою бытность за две недели мы прошли вдоль побережья километры и километры. Значит, на побережье. Хотя и режет ухо...
Слова, это не только образы, но и краски. Если карандаши надлежит точить, то слова - точнить... Точнение слов дают только доведенные до автоматизма дорожные медитации...
В отличие от них - дорожных, более образные и развесистые пляжные медитации я проводил на Черном и Красном морях, на берегу Эгейского и Мертвого морей, а также на берегах Адриатического моря и Сиамского залива... Всегда эти могучие медитации-видения обволакивали меня некой аурой того, что уже однажды на Земле состоялось, отбыло свое и прошлое, вызывая во мне одну великую вселенскую жалость. Почти везде и всегда прежде я попросту бездарно и навек бузутешно пропустил, прозевал, опоздал на целые миры, да что там больше - вселенные... В пору было бы разрыдаться. но в том великая сила медитаций - настоятельно и молча целить...
В 1966 году нас киевских пятиклассников, интернатовских воспитанников впервые на самолете привезли в Крым, на море. Мы ехали из Симферополя в Керчь на экскурсионном львовском ЛАЗе. Помню, проезжали горно-степной крымский поселок Старый Крым, в котором в полуденном зное угасал Александр Гринн, мечтательный уже не мальчик, экс-красногвардеец Гриневич, который в заплечном мешке в годы Гражданской войны проносил на спине армейской сбитой шинели рукопись повести "Алые паруса". По всему Старому Крыму краснели маки, нас тошнило, и мы сделали остановку прямо у того домика, в котором некогда скончался Александр Грин. так нам сказали.
Затем были Керчь, гора Митридат и поселок Войкого, в котором еще до моего рождения мой отец капитанил на каботажном баркасе, ловя черноморских бычков. Именно там, где стояла рыболовецкая артель, теперь был разбит пионерский лагерь для приезжих интернатовцев из самого Киева. По 10 копеек продавались рачки в газетных кулечках на один семячный стаканчик. Пляж был покрыт мелкой галькой - на этой керченской гальке когда-то прежде моя мать зачала меня. Так что этот пляж и был моей отправной точкой на планете Земля. И тут я впервые стал медитировать.
Я увидел образ перевернутого рыболовецкого баркаса, увитого шлеями старых рыболовецких сетей. Они были протянуты на многие незримые другими километры и в них бились воины Митридата, так и не впущенные обратно в Крым вчерашними рабами... Всё это прожигало жаркое солнце, Я хорошо помню эти странные видения необозримых размеров в полнеба, с белесой туманной патиной на суше.
Мне казалось, что передо мной разворачивается именно моя такая внешне знакомая, но навсегда прошлая жизнь. Играл небесный орган. Детворня ждала команду "в воду", которую должна была дать наша классная дама - тетя Стерва, но она фильтровала с местных физоргом - турком-месхитинцем, а тот что-то не понимал в ней, столичной русачке, и оттого заставлял нас детей-полусирот не понимать его, и тогда мы взбунтовались и бросились в прибрежную морскую пену врассыпную. Вскоре за это каждый из нас получил оплеуху или поджопник, девчонки плакали, солнце уходило с зенита, а видение не растворялось. Только сети в нем стали чуть больше приспущенными, и физорг с тетей стервой пустили нас, наконец, купаться...
Звуки органа разбивали грудочки какого-то жесткого до поры пространство, и оно начинало нас пружинить и ронять нас в воды Керченского пролива. Эта была первая моя медитация, и она сохранилась во мне на годы, пожалуй, что навсегда... С тех пор, приезжая на море, я всегда медитировал... В Одессе, в Алуште, в Аланье, в Будве, в Големе и Патайе: Черное, Адриатическое, Эгейское, Красное, Мертвое море... Тунис, Египет, Израиль, Турция, Тайланд, Черногория, Албания, Украина... Везде меня преследовали особые медитации... На Сиамском заливе я разговаривал с Буддой, а на одесском побережье с латниками Александра Македонского, великого Искандера, в албанском Големе ко мне приходили древние волшебные мудрецы, разделившие покатое, местами светло-ватное небо на странно апельсиновые дольки моей воспаленной памяти.