Когда я возвращался, то обратил внимание на раскрытый ломберный столик прямо за моим стулом у окна. На столешнице зеленого сукна перед фотографией усатой морды был возведен целый выразительный алтарь с дарами: стояла стопочка с прозрачной жидкостью, прикрытая посохлым ломтиком черного хлеба с вялым лепестком соленого огурца, лежало расписное деревянное яйцо размером со страусиное с кошачьей мордой, тарелка с пророщенным зерном, будто это пасха, статуэтка какой–то сувенирной кошки, и листовка с текстом молитвы Св. Власия, покровителя кошек.
Главным предметом этого натюрморта был крупный колтун кошачьих волос, из которого можно было бы насучить небольшой клубок, если бы кто–то в этом доме умел прясть и сучить.
Я ощутил себя за кулисами заштатного ТЮЗа, где свалены разнородные предметы для нескольких пьес про пионеров и животных.
Когда я отвел взор от этой красоты, хозяйка с упреком вымолвила:
— Вы просто напрочь позабыли все мои горести. Память у вас коротка. Что, неужели вы не помните? Сегодня же Тусины сороковины.
При слове «сороковины» Лукерья вскинулась, вскочила, оправила одежду, закрестилась и стала бубнить какой–то быстрый текст с присказкой «господи помилуй».
Отчего же, я прекрасно помнил все этапы скорбного пути животного к безвременной эвтаназии.
Все началось с нечеловечески строгой вегетарианской диеты, рекомендованной и расписанной по часам известным зоопсихологом, ведущим популярную телепередачу о карьерных успехах гламурных кисок (она, конечно, была не просто поклонницей, а ярой адепткой). Травы, отвары и кашицы должны были снять вдруг обнаружившийся синдром косой походки и вислого хвоста и препятствовать общей меланхолии. Прополис и мумие на чесночной основе должны были предупредить психическую деградацию, о которой уже свидетельствовало замедление реакций на людскую речь.
От этой продуманной дорогой диеты у животного просто съезжала крыша. Оно начало беспричинно жидко вонюче гадить в священных местах, обильно бессистемно мочиться на коврики, подушки и рукописи, бросаться без видимых причин на книжные кучи, наваленные на подоконниках, бессмысленно вопить, предвещая беду.
Знакомый натуропат посоветовал шарики сотового воска, что отлично поддержат баланс кальция в костях и магния в хрящах. Уже совершенно другая проблема, как всю эту благодать вложить в непонятливый организм кошки.
Животное ловили, набрасывая лоскут ткани. Одевали в специальный непростой кулек на молнии, привезенный из заграницы, чтобы только голова со ртом оказывались снаружи, ну и потом производили манипуляции. Лукерья была во всех этих делах просто незаменима. С божьей помощью бескорыстно ловила, помолясь, самоотверженно держала за четыре лапы, когда кулек почему–то не застегивался, упоенно потчевала целебным. Была, само собой, и кусана и драна, так как работала без кольчуги. Наивная особа, она не соглашалась разминать анальную железу со стороны хвоста из–за каких–то смешных для современного человека предрассудков. Поэтому раз в два дня приходила специальная очень недешевая женщина–анальщица. Кошку, слышавшую поступь этой жрицы еще за квартал, на антресолях отлавливали старинной рампеткой якобы из семьи, хорошо знавшей Набоковых.
Как я понял, лечение животных превращено сейчас в ветеринарную пирамиду типа финансовой. Начинаешь с совсем малого, с козюльки или занозы, а заканчиваешь полной зависимостью и колоссальной деньготрачей.
А начиналось–то все так мило: с каким удовольствием кошаре делали практически безболезненные инъекции в пушистый окорочок, как пропихивали в усатую пасть таблеточку, заткнув носик на только–только крошечную–крошечную секундочку. У–тю–тю. А потом стали как–то незаметно для себя кормить уже неумильно лечебной несъедобной жрачкой, вталкивая в ощерившуюся пасть узкие дольки соленого огурца, потом пачкали хвост медом, чтобы она его от безвыходности слизывала.
«Этот мед тебе от самой Персефоны, Туся, дорогая»
Эту фразу я слышал сам.
Было неудивительно, что животное в конце концов безнадежно испортили.
Словом, все завершилось (это рассказывалось многим) тем, что в три часа ночи в дверь совершенно внезапно позвонили. Трижды! На пороге с чемоданчиком стоял дипломированный ветеринар, который последний год «вел» животное, тесно познакомившееся с самой Персефоной медоточивой.
Он, глядя на испуганную хозяйку, произнес: