Она уселась на скамейку и принялась механически поглощать бутерброды. Она простила. Она снова довольна своим Ф.
«Если здесь где-нибудь и устанавливать пулемет, то, конечно, на колоколенке, — думал Ф. — Все пространство простреливается. Тогда уж никто не уйдет. И стрелять, пока боеприпасы не кончатся. А кто уцелеет — тех гранатами, гранатами…» — Пора ехать, — буркнул он, пытаясь стряхнуть с себя видение.
— Пожалуй, — ответила Х. — Тебе понравилась экскурсия?
— Впрочем, пойдем пешком.
— Что?
— Пешком, говорю, пойдем.
Он подошел к машине, завел мотор, сбил небольшой заборчик и подъехал вплотную к монастырю. Не торопясь, достал бак с бензином, облил ближнюю стенку монастыря и поджег ее. Туристы с любопытством смотрели на него.
Потом он поджег монастырь еще в одном месте, еще, еще…
На следующий день газеты вышли с большими фотографиями пепелища на первых страницах.
История 9
А. внимательно смотрел в глаза Б… Зачем он это делал, и сам не понимал до конца. Просто ему так хотелось. Вот и все. Она, казалось, не замечала этого, скорее всего, делала вид, что не замечает. А. не нравилось, когда она делает вид. Наконец, ему надоело смотреть в ее голубоватые глазки, он медленно поднес к губам бокал с фирменным коктейлем «Неженка» и машинально отхлебнул, как чай, не ощущая вкуса, по необходимости.
Б. подняла свой бокал, скользнула взглядом по А. и сделала вид, что внимательно слушает музыку.
Музыка А. не нравилась — была она какая-то слащавая, умиротворяющая, вгоняющая в сон. Обещанной цветомузыки не было и в помине. Наверное, неполадки в оборудовании.
«Что-то она сегодня не в себе, — подумал он. — Никак нам не найти с ней общего языка. Расстроилась из-за меня или скрывает что-то? Непонятно. Не хватало мне только сейчас начать выяснять с ней отношения. В конце концов, я этого не желаю. А и бог с ней. Пускай себе злится. А мы будем развлекаться. Утопим неприятности в вине. Только скучно сегодня»…
А музыканты старались, как могли, и от этого становилось еще скучнее.
В глубине зала В. праздновал очередную победу на литературном фронте. Вся его компания была на месте — никто не хотел остаться в стороне, каждый желал урвать и для себя кусочек успеха. Сквозь полумрак и густую завесу табачного дыма их не было видно, но слышно было. Шумели, веселились.
Из угла вылез Ц… Он оглядел зал, заметил А. и даже шататься перестал.
«Черт возьми. Только его не хватало», — подумал А.
— Вот и ты пришел, — сказал по пьяному нагло Ц., вглядываясь сквозь сумрак в лицо А. — Вот и до тебя добрались. — Он зааплодировал.
На глазах у Б. выступили слезы, ее кулачки непроизвольно сжались.
— Выпей за меня, — сказал А. Он плеснул коньяку в грязный стакан и протянул Ц. — На, пей.
— Премного благодарен, — сказал Ц. и гаденько засмеялся. Он залпом влил в себя коньяк, еще немного поаплодировал и снова ушел в темноту.
— Ты этого хотел? — спросила Б… Это были ее первые слова за весь вечер.
А. философски пожал плечами.
— И как же мы теперь?
— Так же как и раньше.
— Как будто ничего не случилось?
— А что, собственно, случилось?
— Как мне надоело твое вечное спокойствие. Тебе плюют в рожу, а ты утираешься и говоришь, что ничего не случилось.
— Но ведь действительно ничего не случилось. Твой символический плевок есть фикция, плод яркого и самобытного воображения. Ничего не случилось. Разве что, выпал снег в Антарктиде.
Но шуток она временно не понимала.
— Твою книгу выбросили на свалку!
— Детка, ее не выбросили на свалку, ее просто не напечатали. Это разные вещи.
— Строишь из себя непризнанного гения? Тоже мне, гений нашелся. Ты просто неудачник.
Она заплакала. Чуть-чуть прикрылась рукой и тихонько заревела.
«Что-то меня не то волнует, — подумал А. — Мне бы надо сейчас чувствовать себя глубоко и несправедливо обиженным. Метать молнии в этого придурка В. и его друзей-крепышей. А я думаю только об одном — как нам было хорошо с Б. и, наверное, и сейчас хорошо. Вот она сидит, совсем рядом, девочка моя. Сидит и думает, как меня обидели. Переживает, волнуется, потому и злится на В. и на меня. На всех злится. Хочет помочь, а как тут поможешь. Не могу я писать так, чтобы всем нравилось. Да и не хочу. Пишу, как умею. И не желаю писать иначе».
Б. вытерла глаза и отвернулась к эстраде, где изводилась по поводу «завядшей осенью любви» какая-то полузнакомая певичка.
«А ведь я виноват перед нею, — подумал А., вглядываясь в знакомые резкие черты лица Б. — Устала, осунулась. Она любит меня, я люблю ее. Она давно ждет, когда же я сделаю ей предложение. Вот и надо сделать. Сейчас выпью и сделаю».
— Послушай, — неожиданно истерично выкрикнула Б.. — Выживший из ума полковник запаса пишет во все известные ему инстанции жалобы и протесты. Ему кажется, что в городском музее недостаточно бережно обращаются со знаменем прославленных Горных саперов. Полковник начинал свой боевой путь в этом соединении. Поэтому он не может допустить предания забвению славных традиций. Он предлагает оборудовать для правильного хранения знамени специальную камеру, наполнить ее сжатым до давления двух атмосфер аргоном и проследить, чтобы наказали виновных. С ним не желают связываться и, скрипя сердце, выполняют его требования. Специальный курьер доставляет полковнику послание, в котором сообщалось о принятых мерах. Полковник вне себя от радости начинает петь во весь голос строевую песню Горных саперов. Сердце его не выдерживает, и он умирает на глазах пораженного курьера, так и не допев песни до конца. Официальные лица поражены не меньше курьера, им хочется использовать пример героя-полковника для патриотического воспитания молодежи. Но при расследовании оказывается, что человек, выдававший себя за полковника Горных саперов, никогда не служил — плоскостопие. Ни о каком соединении Горных саперов в Генеральном штабе ничего неизвестно. А история эта объясняется тем, что у старика при вскрытии обнаружили маленькую опухоль мозгу… Что это такое?
— Ты своими словами пересказала содержание моей новой книги «Осторожно! Знамя!» Вчера прочитала, когда меня дома не было? Читать чужие бумаги — плохо.
— Но почему ты это написал? Почему ты не можешь написать то, что напечатают? Неужели тебе обязательно надо юродствовать?
А. встал.
«С ней надо спокойнее, ласковее, добрее», — подумал он, и когда Б. встала, залепил ей пощечину. Потом, через секунду, залепил еще одну.
— До свидания, дорогая, — сказал он и вышел из бара.