- Но кто? - мне становилось дурно. Голова шла кругом. - Кто мог... Такое...
«Трусы! Ссыкливые псы! Я им задам!» - воспоминания из той давней ночи пришли мгновенно.
- Рэс? - с ужасом прошептал я. - Нет. Нет-нет-нет. Такого просто не может быть.
Но я знал, что здесь поработал именно он. Чувствовал это, как хромой ощущает приближение дождя. Подобное мог сделать только Номрес, и только Номрес мог оставить лагерь в таком устрашающем виде.
Пока я горевал в Башне, Рэс вершил свой суровый суд, выжигал неугодных и истязал людей ради веселья. Увиденное в бывшем доме старого Йена оказалось только началом. «Так много зла, так много зла», - в предсмертной агонии говорил Номрес. Тогда я не понимал, о каком зле он говорит, не мог даже представить себе, насколько опустошающим было его безумие...
*
В Оттернхайм, одну из тех деревень феода, которую по праву можно было назвать большой, вело две дороги. Одна обходила замок с севера, по большой дуге огибала обширные поля зерновых, петляла среди холмов и зарослей густого кустарника и использовалась в основном бедными крестьянами для пеших переходов в другие, соседние деревни. Вторая дорога была шире и ровней, она стрелой уходила на юг от самой окраины Оттернхайма, в нескольких местах опасно приближаясь к Королевским угодьям Фронсбергов, и твердо врезалась в изъезженный грузовыми телегами лесной тракт.
Покинув мертвый лагерь Йена, я отправился на север. Теплое летнее солнце упрямо жарило в затылок, сияя высоко в безоблачном небе, но мне было холодно. Меня знобило. И чем дальше я ехал, тем сильнее становилась мелкая дрожь.
Первых крестьян я встретил задолго до самого Оттернхайма. Они висели на потускневших деревянных столбах, распространяя жуткую вонь разложения. Некоторые тела были прибиты к крестам, неуместно пародируя святые образы, а некоторые и вовсе были небрежно разбросаны вдоль широкой дороги, разрубленные на отдельные части. Я медленно ехал по тракту, с трудом перебарывая рвотные позывы, но мой желудок не выдержал, когда я увидел...
Их ели.
Кто-то жрал крестьян, и это были не животные. Следы на гнилой плоти определенно были укусами, отметинами мощных и сильных челюстей, и зубы, оставившие эти укусы, принадлежали человеку. Сомнений не было. Некоторые останки представляли собой груду обглоданных костей...
Аллея смерти тянулась до Оттернхайма. Точнее до того, что от него осталось. Осталось от его «величия». Конечно, так говорить неправильно - деревенька хоть и была большой и многолюдной, но по-прежнему оставалась лишь обыкновенной деревней крупного феода. Пара улиц, несколько десятков домов, штуки три колодца. Вот и все былое «величие». Но в тот день, восьмого июня 1522-го, Оттернхайм встретил меня обугленными руинами. Как и в лагере Йена, здесь не было жизни, но было много следов, которые не особо отличались от тех, что я увидел в лесу.
И тогда я понял.
Охотников Рэс мог перебить и в одиночку, перерезать во сне, как невинных детей, для полноты картины окропить кровью их дома и разделать мертвых людей, как дичь. Но целую деревню... Он явно был не один. Далеко не один. Ему помогали. И кто же мог помочь безумному Кэрару, как не его давние друзья, приютившиеся теперь под моим боком внутри древних стен моего дома. Дикие животные. Звери. Монстры.
Твари, живущие под моей крышей и жрущие мою еду. Твари, заслуживающие смерти.
Вторая дорога из деревни не была завалена трупами. Я отправился на восток, чувствуя противную тяжесть в желудке и в легких, на восток, объезжая замок с севера. На восток. В Майнц.
Зараза, поселившаяся в моем доме, должна быть выкорчевана, уничтожена под корень. Для этого требовалось оружие. Я не знал, где Рэс брал галерину окаймленную, но должен был это выяснить. Галерина была превосходным решением всех проблем.
Я потратил на поиски два дня. Опрашивал трактирщиков и торгашей, распинывал стонущих бедняков, ловил под руку юрких посыльных, но все без толку. Восьмого, девятого и десятого я затемно возвращался в замок с пустыми руками. Святая инквизиция выжгла всех, кто мог быть связан с языческим травничеством, оставив в живых жалкую горстку парфюмеров и цех безобидных врачевателей. Я терял надежду. Но утром одиннадцатого июня в Вакернхайм прибыл гонец. Маленький, наголо бритый мальчик стоял у высоких ворот и жалобно просил аудиенции у милорда Фронсберга. Я вышел к нему сам, приказал страже пропустить паренька в замок, провел его в свои покои, накрепко закрыл за нами двери и внимательно выслушал его послание. Оно было коротким:
- Травы и благовония Герберта, - заученно отчеканил посыльный.
- Где это?
- Недалеко от порта, если идти в сторону собора.