Я показал старику мой Зал Древа, слухи о котором несколько лет спустя ему будет пересказывать мелкий честерский врач. Чарльз изумился, увидев выложенные золотом буквы на огромной стене из серого камня, торчащие из крепкого монолита золотые поддержки, намертво схватившие драгоценные самоцветы размером с крупное куриное яйцо. Первое имя, расположенное под самым потолком, ярко светилось желтизной: Риман Вакернхайм Фронсберг. Рядом с именем томно блестел синевой исполинский сапфир, крепко зажатый золотой хваткой благородного металла. От первой торчащей из стены поддержки тянулась крепкая ярко-желтая цепь до следующей, рядом с которой красовался очередной впечатляющий сапфир, и значилось Райнхард Мариан Фронсберг. Далее цепь разделялась, устремляясь сразу в несколько опорных точек, а потом еще и еще раз. Золотая линия резво петляла по стене, уходила влево и вправо от главной оси Древа, выложенной синими камнями, скакала от одной поддержки до другой, огибая ярко-белые самоцветы, до тех пор, пока не прерывалась, оставляя за собой пустое вертикальное каменное полотно, красноречиво обозначающее тупиковые ветви. Сапфировая линия самоцветов начиналась под самым потолком и заканчивалась значительно выше середины стены моим текущим именем - Рональд Майкл Фронсберг.
- Впечатляет, не так ли?
- Да, - едва слышно выдохнул Чарльз.
Старик недоверчиво посмотрел в мою сторону:
- Риман - это вы?
- К вашим услугам, - я отвесил глубокий поклон. - Все сапфиры обозначают меня, - взгляд старика был прикован к стене. - Люблю синий цвет.
- А белые камни - это ваши...
- Фантазии. Вымысел. Часть моего творческого ремесла и романтической натуры, - старик внимательно изучал Древо. Изучал золотые имена. - Все эти люди существовали только на бумаге, рождались, жили, любили и умирали исключительно на тонких, шелестящих страницах.
- Должно быть, вы потратили немало времени и денег, чтобы их создать.
- Годы и горы, да, - я улыбнулся старику.
- Но зачем? - Чарльз непонимающе воззрился на меня.
- Моя семья всегда была богатой. И не только в плане денег. Я хотел сохранить эту тенденцию, не смотря на все, что было. Когда-то я мог...
- Когда вы родились? - Резко перебил меня старик.
Я спокойно посмотрел на него, сделал паузу и ответил:
- Одиннадцатого мая 1492-го.
Глаза Чарльза округлились:
- Господи! Кто или что вы такое?
- Я не знаю, старик. Да и если бы я знал, наверняка не сказал бы. Вероятно, я нечто большее, чем обычный человек.
«И нечто значительно меньшее, одновременно».
- Это невероятно! - он не верил. И за это я его не винил. - Такого просто не может быть...
- Пойдем. Я покажу тебе еще кое-что.
Мы вышли из Зала и направились в Башню Искусств. «Домой». Поднимаясь по широкой винтовой лестнице, выложенной из гладкого камня, нам пришлось сделать пару остановок - Башня была высока, а мой спутник не молод. Я размышлял, как старик отреагирует на то, что хранится в самом сокровенном сердце моего мира, будет ли он впечатлен, понравится ли ему мой стиль, примет ли он мое предложение стать хранителем британского феода... И я переживал. Волновался, как перед важной встречей, ведь я так давно не приходил сюда. Не приходил к ней.
Поднявшись в просторное уютное помещение на самом верху Башни, старик отдышался, огляделся по сторонам и воззрился на меня вопрошающим взглядом:
- Опять она? - спросил он. - Вы так и не сказали, кто это.
- Здравствуй, - сдавлено выдохнул я.
- Здравствуй?
- Неважно, просто смотри.
Стены круглой комнаты были плотно увешаны картинами. Моими картинами. На каждой из них была изображена одна и та же девушка, портрет которой я рисовал снова и снова на протяжении всей моей истории. С огромного количества деревянных рамок на нас смотрела прекрасная особа, улыбаясь, смеясь, задумчиво смотря вдаль, игриво хмуря брови.
- Их очень много...
- Ты видишь только часть, старик. Их гораздо больше.
- Да, - задумчиво протянул МакУэйд. - Парочку из них вы нарисовали в Гренсфорде.
- Четыре.
- Четыре... За пять лет моей жизни в особняке вы сотворили две, я думаю.