Удовлетворение проделанной работой для старика ничем не омрачалось. Кошмар, увиденный им в доме Шертона, был единственным. В первые месяцы после пережитого Чарльзом ночного ужаса, я серьезно переживал о нем - от каждого шороха и завывания ветра МакУэйд вздрагивал, как напуганное дитя, а поднимаясь на второй этаж особняка, он мрачнел и бледнел. Но через какое-то время старик начал постепенно приходить в норму, полуночные страхи неминуемо забывались, оставаясь в памяти выцветшим темным пятном, и к началу весны 1746 года Чарли окончательно освободился от тяжелых последствий реалистичного, алого сна.
Но меня ждала иная участь.
Сон приходил вновь и вновь, обретая с каждым разом дополнительные кровавые подробности. Впоследствии я с горечью осознал, что октябрьский кошмар, поразивший меня и Чарльза своей четкостью и яркостью, был лишь крепким скелетом, которому только предстояло обрасти тугими мышцами и жесткими сухожилиями. Весь 1746 и половина 1747 превратились для меня в бесконечную череду высасывающих волю ночных ужасов. Я просыпался в холодном поту, надрываясь от крика, и в каждом своем вопле я слышал пронзительный вой Кровавой Матери.
Мне снилось, как я стоял в темном коридоре этого проклятого дома, а из открытой двери ближайшей ко мне комнаты доносился стон, плач или смех безумной женщины. Снилось, как я заходил в одну из спален и встречал там юного мальчика со знакомым мне лицом, изрезанным в лоскуты. Я пытался сказать ему, что все это выдумка, а в ответ бледный Джонатан, лишенный уха, щеки, носа и верхней губы, печально теребил свисающий мокрый лоскут волос и кожи и тихо спрашивал: «За что?» А глаза мальчика, которые во сне были цвета отполированной стали, сухо смотрели на меня холодным взглядом. И вновь кошмар обрывался воплем сумасшедшей вдовы, но в этот раз она кричала прямо под дверью холодной спальни.
Другой сон показывал мне выдуманную нами девочку, но лицо Элизабет, к моему удивлению, не было похоже на внешность робкой крестьянской дочки. Высушенное болезнью несуществующее дитя сидело на кровати, тонкими ручками обняв бледные колени. Она глухо кашляла, когда я заходил в спальню, и отхаркивала кровь прямо перед собой на белое постельное белье, оставляя на нем светящиеся красные пятна. Затем она поднимала голову, и я видел перед собой практически позабытое в толще веков лицо моей матери. Она смотрела на меня мертвыми глазами, а сухие губы мамы вопрошали: «За что?» И снова крик, так близко и так жутко, что я просыпался в слезах.
В другую кошмарную ночь того года я видел, как открывалась дверь одной из многочисленных комнат восточного крыла дома, но за дверью располагалась не спальня, а ярко освещенная конюшня Гренсфорда. Я чувствовал, как из просторного помещения веет теплом, потом и кровью. Я в нерешительности делал шаг вперед и встречался взглядом с вымышленным надменным выродком, левая часть лица которого была изуродована мощным ударом. Юноша стоял перед стреноженной лошадью, сжимая в руках массивный кусок крепкой древесины. Он смотрел на меня косым взглядом налитых кровью глаз, и едва заметно качал головой. Рональд начинал говорить тихим и спокойным голосом, будто общался с давним другом сидя у камина и попивая терпкий эль: «Так жестоко... Но за что? Ты же сам меня таким создал...» Затем он повышал голос, тряся в мою сторону свободной рукой: «Ты меня таким создал! Забыл?! Ты!» А потом он начинал избивать лошадь дубиной, крича во всю мощь легких: «ТЫ! МЕНЯ! ТАКИМ! СОЗДАЛ!» Каждое слово сопровождалось противным чавкающим звуком, с которым орудие пытки Рональда опускалось на плоть кобылы, я слышал бешеное ржание лошади и хруст ломающихся костей. «ЗА ЧТО?! ЗА ЧТО?! ЗА ЧТО?!» На последнем, самом громком, вскрике ему начинала вторить Кровавая Матерь. Вопя «ЗА ЧТО?!» прямо за моей спиной.
Бессчетное количество раз я просыпался, скованный ужасом, в плену тягучего кошмара. Чарльз был свидетелем моей продолжительной пытки, но мог лишь беспомощно наблюдать, как созданные нами призраки приходили ко мне по ночам. В начале 1747 года я поведал старику, что пугало меня лишь одно - крики безумной вдовы с каждым разом слышались все ближе и ближе. Вероятно, что в скором времени мне предстояло с ней встретиться, и какой будет эта встреча, я знать не мог. Хотела ли она рассказать мне что-то? Или же меня ждал очередной поток воплей «ЗА ЧТО?!» МакУэйд внимательно слушал о моих переживаниях, обреченно вздыхал и качал головой. Но я не рассказал ему о своем главном страхе, который появился после того, как я увидел лицо матери в одном из кошмаров - я боялся, что кричащей Кровавой Матерью окажется моя Эм.