И принял.
Я ходил по ярким трактирам и злачным кабакам Честера, сверкая испуганными глазами и «украденными» из Гренсфорда драгоценностями, представляясь Дэвидом. Я рассказывал случайным путникам и шептал местным пропойцам о том, какой кошмар творится в древнем доме и какой ужас мне пришлось пережить. «Она искромсала мальчику, собственному сыну, лицо! Боже мой! БОЖЕ МОЙ! Эта кровавая картина останется со мной до конца моей жизни!» «Поверьте мне, я ничего не мог с собой поделать! Она молила о смерти, кричала и кричала, пока я не убил ее, совершенно не контролируя свои действия! Я отнял жизнь у этой некогда милой женщины, да простит меня Господь!» В ответ я видел, как набожный и темный люд Честера в ужасе закрывает рты руками, истово крестится или же понимающе и сочувственно кивает. Страшная весть, принесенная мной в город, распространялась быстрее неудержимого пожара.
На этом наша с Чарльзом легенда, на создание который мы потратили пять с половиной тяжелых лет, была практически завершена. В середине февраля мы похоронили еще два пустых гроба; после того, как врач покинул кладбище, мы долго стояли у четырех могил, на каждой из которых значилась фамилия моей семьи, не говоря ни слова. Затем, также молча, отправились в Гренсфорд и как следует приложились к хранившимся в особняке запасам разнообразного алкоголя. Рональда Вильяма мы похоронили заочно - на улицах Лондона того времени то и дело находили трупы, а Темза служила поистине рукотворным Стиксом, река несла разбухшие мертвые тела на встречу океану так, словно это изначально было ее основной функцией.
Но для меня гренсфордская история закончилась в ночь с двадцатого на двадцать первое апреля 1748 года. В ту ночь, когда якобы убили последнего члена британской семьи Фронсбергов.
* * * * *
- Пам-пам-пам, - знакомый голос. - Открой глаза.
- Не хочу. Ты снова начнешь кричать.
- ЗА ЧТО?! - плача заорала Кровавая Матерь. И тут же звонко рассмеялась. - Брось. Кошмар окончен, все получилось очень здорово. Мне понравилось, правда.
Я открыл глаза. Мы стояли по центру комнаты наверху Башни Искусств, в десяти шагах друг от друга. На своих местах висели мои картины, лунный луч медленно плыл по стенам помещения, освещая то один реалистичный рисунок, то другой. Оливия, как и прежде, баюкала на руках окровавленный клинок, но ее яркие серые глаза сверкали весельем.
- И что теперь? Зачем мы здесь?
Она резко взмахнула руками, метнув нож в мою сторону. Острая сталь вонзилась в деревянный пол возле моих ног, томно задрожав от мощной вибрации.
- Мы будем говорить, Риман! Обыденно болтать, попивая чай у безумного шляпника, показывать друг другу семейные фотографии...
- Что? Кого?
- А, не бери в голову, - она небрежно отмахнулась. - Потом узнаешь. Я и правда хочу с тобой поговорить. Открыться тебе, - Оливия ехидно улыбнулась. - Помнишь? «Откройся же мне. Поведай мне тайну», - пропела она.
- Замолчи! Не смей произносить эти слова! Ты не имеешь на это права...
- Да, да, да. Старый, как само время, разговор о правах от Римана Вакернхайма Фронсберга. Даже не представляю, почему ты вбил себе в голову, что никто из ныне живущих не имеет права называть тебя «Эр», - безумная женщина вновь зашлась звонким смехом. - Ты как мальчишка! Гордый, избалованный и обидчивый мальчишка.
- Чего ты хочешь? Я закончил эту чертову историю. Оставь меня!
- Я хотел сказать... - Оливия резко замолчала, удивленно уставившись на меня. Затем опустила глаза вниз, положила руки на выпирающие бугорки грудей и хохотнула. - Неловко вышло. Совсем забыл об этом.
Женщина начала изменяться на глазах, волосы темнели и укорачивались, платье становилось узким, а его подол поднимался все выше и выше, вплоть до уровня колен. Через несколько секунд передо мной предстал опрятный мужчина среднего роста, облаченный в давно позабытый вамс, больше похожий на английский джеркин XVI века. Красивое и гладко выбритое лицо сияло юностью и дышало жизнью, яркие серые глаза сверкали, как закаленная сталь на летнем солнце, бледные полные губы расплылись в широкой улыбке. Я прекрасно знал этого мужчину, его внешность я видел тысячи тысяч раз - смотря в безмятежную гладь озера или проходя мимо зеркального стекла. Передо мной стоял Риман Вакернхайм Фронсберг одетый точно по моде моей юности.