- Милорды! - тощий мужчина встал со своего места, умоляюще глядя на господ. - Меня зовут Вертард Ватт, а это мой сын, Виконт. Милорды, я с семьей бежал из разрушенной османами Византии. Я беден и несчастен, моя жена погибла год назад от тяжелой болезни, и у меня нет ничего, кроме моего умения - охотиться. Я не умею торговать или обтесывать камни, рубить дерево или работать в кузне. Но я превосходный траппер, а мой лук и мои руки верны мне, как христианин Богу. Я прошел через Венгерское королевство и южные земли великой Империи, не найдя себе применения. Дальше мне идти некуда, милорды. Все местные леса закрыты вашим правом, а наемные егеря никому не нужны. Прошу вас, откройте хотя бы часть ваших земель, чтобы я и мой сын не погибли с голоду на улицах великого Майнца!
Отец стоял, стиснув кулаки. Он разжал напрягшиеся пальцы и открыл рот, чтобы произнести слово.
- Нет! - взревел Густав Рейнсхольд. - Мы собрались здесь, дабы решать разногласия между высоким и низким сословием, а не для того, чтобы заниматься проблемами бездомных беженцев! Следующий вопрос!
Я наблюдал за тем, как поникший мужчина по имени Вертард Ватт берет под руку сына, на вид которому было не больше, чем мне, и понуро бредет к выходу из ратуши. Мне было жалко этого беднягу и его отпрыска, жалко до боли в груди. Я смотрел им в спину и думал, что больше никогда не увижу этих несчастных людей. Как же я тогда ошибался... Кто знает, возможно, если бы не истеричные вопли старого Рейнсхольда, моя судьба могла быть иной.
*
Немногим после того, как обреченный на голодную жизнь Вертард Ватт покинул Зал Городского Совета, крупномасштабное собрание, цель которого явно не была достигнута, завершилось. Цеха остались недовольны, а лорды были раздражены.
Мы покинули душный и все еще гудящий Зал, миновав десятки напряженных лиц. Мы пробирались сквозь висящую в воздухе злобу, видели стиснутые челюсти, сжатые кулаки и жесткие, ненавидящие глаза. Темный сентябрьский вечер, все еще по-летнему теплый, но уже несущий в себе влажные осенние тона, встретил нас свежестью и резким порывом ветра. Где-то высоко над нами вновь грохотал колокол. Подняв голову вверх, я увидел лишь готические очертания Майнцского Собора, далеко уходящие в высокое вечернее небо.
- Все прошло не очень-то мирно, вам так не кажется? - подал голос Танкред ван Хоффе, когда мы подошли к ожидающей нас карете.
- Не очень мирно? - Крэду ответила мать. - Они еще долго будут вспоминать это собрание, будут копить свою злобу. Цеха никогда не отличались изысканной дипломатией, даже в мое время. Каждый чтит свое ремесло превыше всех других. Они травят и убивают друг друга ради собственной выгоды, используют ужасные методы борьбы и лелеют свою ненависть, но... Когда дело доходит до противостояния с патрициатом - цеха могут работать как единый организм, накапливая ярость и гнев, готовясь выплеснуть их при первой же возможности и достаточно благоприятных условиях. Да, могу сказать, что все прошло далеко не мирно.
- Они наглеют, - прохрипел отец. - С каждым годом все больше и больше. Такими темпами лет через десять они начнут просить наши земли, чтобы самим возделывать поля и пашни. А когда не получат, - Гереон выглядел уставшим и истощенным. - Они начнут требовать их силой.
- Будем надеяться, что до этого не дойдет, - мрачно покачал головой Крэд. - Византийского бедняка, конечно, жаль. Толстяк так на него заорал, что даже мне стало неуютно.
- Таков уж Густав Рейнсхольд.
- Тебе виднее, но ответил он как обыкновенный ублюдок... Хотя и с другой стороны...
- Их слишком много, - холодно сказал отец.
- Да, Византия пала сколько, лет тридцать назад? - Гереон кивнул. - А беженцы все идут и идут.
- Я приютил одного в прошлом году. Он сейчас живет здесь, в Майнце. Учит детей искусству: девочки играют на клавесине, а Риман рисует. И весьма недурно рисует, скажу я тебе, - отец, смягчившись, посмотрел на меня.
- С удовольствием посмотрю на плоды его таланта, - мужчина вновь забавно мне подмигнул.
- Ты поедешь с нами? - спросил отец у давнего друга.
- Нет. Жду не дождусь, когда снова приеду в Вакернхайм, но нет. Сначала дотерплю, когда прибудет семья. Клянусь Богом, я не видел их лишь дюжину дней, а уже истосковался, как верная собака по любимому хозяину, - Танкред просиял. - Мы приедем вместе, как только я их встречу.
- Надолго?
- Не знаю, решать не мне. Я бы с удовольствием погостил у тебя пару месяцев, как в детстве, но, боюсь, Адриана этого не одобрит. У нее скверный нрав, знаешь ли, - он улыбнулся и похлопал себя по груди. - А этот мужчина не в силах ей противостоять.
- Мне это знакомо.
- Папа, поехали домой, - подала голос Бирна, до этого момента стойко молчавшая весь вечер.