- Что-то не так? - я задал этот вопрос в один из ее визитов, пока еще был прикован к постели.
- А? Нет. С чего ты взял? - Меридит уперто смотрела в окно, мимолетно поглядывая на меня.
- Ты как-то... Я тебя стесняю, Эм?
- Н-нет, что ты! Я просто... Думаю... - покраснев, она прикоснулась к моей руке, нежно сжав мою ладонь. - Поправляйся, Эр! Выздоравливай скорее, я хочу показать тебе, чему меня научил Бальтес.
Меридит развернулась на пятках и вылетела из моей комнаты, оставив меня лежать в недоумении. Я думал, что больше не увижу ее в этой спальне, что она просто перестанет приходить, окончательно меня смутившись. Но Эм вскоре пришла вновь. И после этого еще раз, и еще, навещая меня каждый день до самого моего выздоровления. Она рассказывала мне, как наши отцы жарко обсуждают события той ночи в лесу, спрашивала меня, правда ли я это сделал - поразил трех волков из лука, а последнего, самого страшного и могучего зверя, убил обыкновенной стрелой, как домашнего ягненка. Я видел восхищение на ее лице вперемешку с крайним любопытством и заинтригованностью - история Гереона Фронсберга никак не увязывалась с образом семилетнего мальчика, пластом лежавшего в кровати, лишенного возможности даже передвигаться на собственных ногах.
В тот день, когда я сумел встать с постели, Эм была рядом со мной. Она радостно прыгала вокруг, всячески меня подбадривая, а я сдержанно ковылял по комнате от окна до двери и обратно на ватных, трясущихся ногах. Меридит сияла счастьем, словно это мое достижение являлось светочем радости в ее и без того увлекательной и яркой жизни. Через несколько дней мои ноги окрепли, и я уже без труда мог подниматься по многочисленным ступенькам высокой Башни Искусств. Эм уверенно тянула меня за собой, весело рассказывая про недавно обретенные ей знания; она говорила про ноты, бемоли и диезы, про какие-то музыкальные ключи, помогающие ей расшифровывать таинственную азбуку написанных на бумаге звуков. Меридит говорила непонятными мне словами, бессознательно ласкающими слух - легато, фермата, тенуто, октава, арпеджио. Она светилась так откровенно и ярко, что и я начинал чувствовать себя счастливым, словно блистающие изумруды ее глаз наполняли меня теплой радостью и детским восторгом.
Смотри! - Эм подняла крышку клавесина, нахмурилась и одновременно нажала сразу пять клавиш - две левой рукой и три правой. Звонкий, дребезжащий звук моментально заполнил комнату.
- Здорово! Звучит очень неплохо. Это твое музыкальное...
- Соитие, ага, - Меридит засмеялась. - Когда Бальтес впервые услышал эту фразу, его чуть приступ не хватил. Это называется аккорд, построенный на тональном трезвучии.
- Музыкальное соитие мне нравится больше.
- Да, и мне, - Эм внезапно замолчала, печально посмотрев на клавиатуру. - Мы завтра уезжаем.
- Так скоро?!
- Мама хотела уехать еще неделю назад, - она застенчиво склонила голову. - Но я сказала, что никуда не поеду, пока ты не поправишься. И вот ты поправился! - Эм просияла, но я видел оттенок грусти за ее улыбкой.
- Ты скоро вернешься?
- Надеюсь, Эр. Отец обещал, а он всегда выполняет свои обещания.
- Хорошо, - я не хотел показывать Эм, насколько меня расстроила ее новость. Тем более после того, как я две недели пролежать в кровати у нее на глазах, изнывая от боли. - Я буду ждать встречи с тобой.
- И я, Риман Вакернхайм Фронсберг, - Меридит нежно улыбнулась мне, игриво прищурившись. - И я.
* * * * *
Бальтес Кэрар, не скрывая, восхвалял Эм. Уже после ее отъезда, Рэс с отцом приехали в замок справиться о моем здоровье. И напомнить мне о том, что я еще даже и не приступил к рисованию портрета. Я намеревался проигнорировать все вопросы старого учителя касательно моего будущего рисунка - это должно было стать сюрпризом. Как для Бальтеса, так и для Меридит.
Я вспоминал день нашей первой встречи и был решительно настроен изобразить прекрасную Эм, руководствуясь не столько вдохновением, сколько фантазией и воображением. Ее идеи относительно русалок и летающих людей казались мне чересчур вычурными и далекими от того искусства, слугой которого я намеревался стать. Поэтому я хотел нарисовать Меридит такой, какой она может стать через десять или даже пятнадцать лет. Взгляд в будущее, так сказать. Я уже видел ее красивое, далеко не детское лицо в своих снах и полагал, что перенести картинку на холст не составит труда.